заслугам.
* * *
Под конец Колумб, тот, что в видении, все-таки позволяет себя найти. Стучат копыта, посланцы неистово размахивают руками. Его окружают, умоляют, уговаривают, сулят деньги.
Однако поздно. У Колумба осталось одно лишь желание, от которого сладко рвется сердце, – погубить самые остатки Надежды.
Он отвечает герольдам, качнув головой:
– Нет.
* * *
Колумб приходит в себя.
Он стоит на коленях посреди плодородной долины и ждет смерти. Вскоре он слышит стук приближающихся копыт и поднимает глаза, почти наверняка зная, что увидит Ангела Смерти, который скачет к нему, подобно монарху, выигравшему сражение. Увидит черные крылья и скучающее лицо.
Но его окружают герольды. Предлагают еду, питье, коня. Кричат:
– Хорошая новость! Тебя зовет королева!
– Великолепная новость: тебе позволено отправиться в плавание!
– Королеве было видение, оно ее испугало.
– У нее все сны – пророческие.
* * *
Герольды спешиваются. Сулят деньги, уговаривают, умоляют:
– Она выскочила из дворца с воплями и звала тебя.
– Она повелела тебе плыть за край каменной чаши, за край Старого Света, через море, полное крови.
– Она ждет тебя в Санта-Фе.
– Ты должен ехать немедленно.
Он поднимается с колен – как обласканный любовник, как грум в день своей свадьбы. Раскрывает рот, чтобы сказать: “Нет”, – и с губ едва не срывается горький отказ.
– Да, – говорит он герольдам. – Да. Конечно. Я еду.
Как-то в один из дней, когда в Уэльсе праздновали Юбилей [28], в маленьком городке Р. писатель Элиот Крейн, страдавший приступами параноидальной шизофрении, которые он называл “мозговым штурмом”, обедал вместе с женой по имени Люси Эванс, молодой фотожурналисткой, работавшей в тамошней местной газете. Вид у Крейна был бодрый, он сказал, что отлично себя чувствует, но устал, а потому хочет лечь пораньше в постель. В тот же вечер для прессы был организован прием, Люси попала к себе домой в пригород уже поздно ночью и не нашла Элиота в спальне. Люси решила, что он ушел спать в комнату для гостей, чтобы она не разбудила его, когда вернется, и потому спокойно легла.
Через час Люси проснулась в твердой уверенности, что случилось нечто ужасное, и, как была, неодетая, кинулась к гостевой спальне, постояла перед ней, собираясь с духом, и распахнула дверь. Тут же снова захлопнула и тяжело опустилась на пол. Элиот к тому времени был болен больше двух лет, и потому в голове у нее мелькнула только одна мысль: вот и всё. Люси затрясло, она вернулась в постель, крепко уснула и проспала до утра.
* * *
Элиот покончил с жизнью, выстрелив себе в рот. Пистолет достался ему в наследство от отца, однажды употребившего это оружие таким же образом. В записке, которую Элиот оставил, решив пойти на столь мрачный сюжетный повтор, содержались лишь подробные объяснения, как вычистить и как хранить пистолет. Детей у них не было. Самому Элиоту тогда исполнилось тридцать два года.
* * *
Неделей раньше мы втроем поднялись на один из Сигнальных Холмов посмотреть на потешные огни, распускавшиеся длинной гирляндой, будто бы из букетов, в темноте над позвоночным хребтом Гряды [29]. – Нет, никакой это не “добрый огонь”, – сказал Элиот. – Хотя вы правы, смысл в названии тот же. Когда-то, чтобы разжечь “добрый огонь”, брали кости мертвых животных, и не только животных, могли и человеческие… Пускали, так сказать, в дело детали нашей конструкции.
Элиот был тощий, как ведьмина палка, волосы у него были ярко-рыжие, а смех напоминал уханье совы. В том театре теней и света при огненных сполохах вид у нас был у всех довольно безумный, и потому движения его острых подвижных бровей, и впалые щеки, и глаза с сумасшедшим блеском казались почти нормальными. Мы стояли, освещенные заревом близких залпов, и слушали жуткие его местные легенды про закутанных в плащ волшебников, которые пили мочу и умели вызывать демонов из адского пламени. Время от времени Элиот доставал из кармана брюк плоскую серебряную фляжку, и мы по очереди делали глоток бренди. Когда-то Элиот и сам встретил демона, и с тех пор они с Люси все время были в бегах. В Кембридже, где они жили в Португал-Плейс, демон повадился было заглядывать к ним в гости, и они продали тот свой крошечный домик и купили этот, в Уэльсе, унылый, пропахший овчинами, назвав его с юмором висельников: “Отдых Кроули” [30].
Переезд не помог. Ахая и ужасаясь, мы слушали старые сказки и все время помнили, что демон этот давно узнал их новый адрес, прочел в водительских правах номер машины, нашел где-то номер телефона, который Крейн не стал вносить в справочник, и может ему позвонить в любой момент.
* * *
– Лучше бы тебе приехать, – сказала по телефону Люси. – Сегодня он гнал под девяносто по встречной полосе, а на глазах была эта штучка – “очки” для сна, его остановила полиция.
Когда Люси уволилась из лондонской “Сандей” и пошла в здешнюю захолустную газетенку, потому что муж у нее сошел с ума, и ради того, чтобы быть с ним рядом, она отказалась от многого.
– Я опять в милости? – спросил я.
Крейн изобрел себе легенду о страшном заговоре злых сил, как земных, так и внеземных, где участвовали почти все его друзья и знакомые. Я у него был страшное существо, марсианин, который проник на Британские острова в тот момент, когда мощные защитные силы по некоей непонятной причине ослабли, чтобы творить зло вместе с прочими себе подобными. Марсиане все наделены способностью мимикрировать к новой среде, так что нам, конечно, было нетрудно прикинуться людьми и всех одурачить, и, конечно, с тех пор мы здесь расплодились, как фруктовые мушки в груде гнилых бананов.
Больше года, пока я ходил в марсианах, мне запрещалось показываться у Крейнов. О том, как идут дела, Люси докладывала по телефону: лекарство помогло; лекарство не помогло; он не желает принимать его регулярно; он выглядит лучше, потому что не пишет; он выглядит хуже, потому что не писал и теперь в депрессии; он вялый и апатичный; он страшный и буйный; его терзают отчаяние и чувство вины.
Я был бессилен помочь ей, и не я один.
* * *
С Крейном мы подружились в тот последний год, который я провел в Кембридже, когда у меня был бесконечный, мучительный, с разрывами и примирениями, роман с одной
