Ознакомительная версия.
– Вы можете дать мне честное слово, что ничего там творить не будете? – спросил я.
Дама нисколько не обиделась, вопрос, видимо, показался ей вполне естественным. Несомненно, она понимала, что я ее раскусил уже давно, с первых же дней знакомства. Она ответила твердо, без смущения:
– Даю честное слово.
В тот же день она получила транзитную визу с правом остановиться в Риге на три дня. Тем не менее я не поверил честному слову и на всякий случай дал соответствующие распоряжения латвийской полиции. Через несколько дней мне сообщили, что моя «знакомая» в первый же вечер в Риге выступила на митинге и была арестована.
Сколько таких агентов было разослано и разбросано большевиками по Европе и всему миру! Они путешествовали и работали под различными именами и масками, клялись, «честное слово», уверяли и убеждали, меняли паспорт, готовы на все, лишь бы выполнить задания.
Приближалось Рождество. Быстрее начинал бить пульс жизни. Столичный город устремлялся в поля, на праздники, в крестьянские усадьбы. И меня там тоже ждут мои старики, я так долго их не видел. Еду мимо школы в Пебалге, где учился юношей. Во всей Латвии не было более образцовой школы, чем эта, более выдающихся педагогов. Теперь всем им воздвигнут памятник, но школы уже нет, осталась только громадная куча развалин. Кто разрушил этот прекрасный очаг культуры, здорового национализма Латвии?
Для ответа перенесемся в 1905 год, к эпохе карательных отрядов. Тогда левые элементы, наиболее смелые латыши восстали против господства баронской власти. Это движение распространилось по всей Балтике. Восставших стали преследовать и расстреливать. Этой казни подвергались одинаково виновные и невинные люди, как бы по принципу, повелевающему при разгроме дома не считать разбитых стекол. Тогда-то было взорвано и Пебалгское училище. Такая судьба его постигла за то, что незадолго до приезда карательного отряда во главе с полковником Орловым в школу забежали три революционера. В училище усмирители ничего не нашли, но «преступление» школы показалось достаточным, и ее разрушили.
Баронам было важно истребить самую образцовую школу именно за то, что она давала отличное образование латышам. Бароны фактически руководили карательным отрядом уланского полка под командой Орлова. Петербуржец, он, естественно, не знал местных условий, очагов восстаний и действительных виновников и главарей, и должен был в этом отношении всецело полагаться на местных помещиков, тех же немецких баронов. Орлов и другие, не обладавшие знанием края и духа народа, являлись только исполнителями чужой воли, обреченные идти вслепую, рубить с плеча. Им не дано было понять, что, разрушая образцовую, ни в чем не повинную школу, они тем самым подрубают и разваливают основу своей собственной жизни. Да, именно они и привели великую Россию к такому же развалу, какой постиг несчастную Пебалгскую школу. В этом таилась трагедия всех Орловых, усмирителей, горе в том, что это не только их трагедия. Недавно мне удалось узнать из достоверных источников о судьбе блестящего командира уланского полка, усмирителя Орлова.
Печальный рассказ.
После 1905 года вся Россия была взбудоражена, взвихрена, потрясена, власть не могла довериться надежным полкам, в том числе даже Преображенскому. Руководить карательным отрядом поручили любимцу императрицы полковнику Орлову и его уланскому полку. Свою миссию он выполнил, после усмирения Балтийского края императрица стала оказывать ему особое внимание. Это не особенно понравилось другим придворным. Государыня стала встречаться с Орловым секретно на квартире фрейлины Вырубовой, ставшей впоследствии знаменитой сообщницей и подругой Распутина. Свидания государыни с Орловым держали в секрете от лейтенанта Вырубова, и когда он однажды неожиданно вернулся домой и встретил Орлова, потеряв самообладание, поколотил командира уланского полка, заподозрив в интимных отношениях со своей женой. Разумеется, придворный скандал стал достоянием всего Петербурга. Поползли слухи и сплетни,
Орлов был принужден покинуть столицу. Он уехал в Египет, якобы на лечение. Прошло немного времени, и официально было сообщено, что Орлов умер в Египте от скоротечной чахотки. На самом деле он, тоскуя в изгнании и зная, что карьера подорвана навсегда, застрелился. После него остался сын, которого государь милостиво взял под свою опеку и назначил на его воспитание 600 рублей в месяц.
Несомненно, его ждала прекрасная карьера, безбедное беззаботное существование, царская протекция, словом, все, о чем только мог мечтать сын заслуженного продвинувшегося гвардейца. Но не все кончается так хорошо, как предполагается и начинается. Теперь юноша Орлов уже совсем пожилой человек, испытавший гонения большевиков, перенесший много жизненных невзгод и лишений, служит швейцаром в парижском отеле Ritz. Судьба бывает безжалостна. Отец был любимцем последней русской государыни, сын стал слугой в гостинице.
Государыня Александра Федоровна имела на императора Николая II огромное влияние, отдавала предпочтение прибалтийским немцам, а те, конечно, ради собственных выгод, неверно, односторонне и просто лживо информировали ее через своих представителей при русском дворе. Однобокость в том, что информаторы царицы, тоже балтийские бароны, рисовали латышей как недовольную нацию, готовую всячески защищать и отвоевывать свои права на землю.
Конечно, латыши были «недовольной» нацией, но как же она, культура которой была выше всех народов, населявших огромную Россию, могла быть счастливой и довольной тем, что больше половины земли всего края находилось в руках сотни немецких баронов? Кроме того, они имели особые завидные привилегии, никогда и нигде не существовавшие в Европе, а они, в свою очередь, шли в ущерб не только латышскому народу, но и всему русскому государству.
Только впоследствии у Николая II открылись глаза. Хотя и с опозданием, но свою ошибку он понял. Это случилось, когда на рижском фронте латыши остановили немецкое продвижение и геройски участвовали в боях. Николай стал искренно сожалеть о действиях его карательных отрядов. Посетив во время войны наш фронт, он сказал легендарному герою боев за самостоятельность латышу полковнику Бредису, впоследствии убитому большевиками, буквально следующие слова: «Я жалею, что в 1905 году имел неправильное представление о латышах». Запоздалое признание, ничего поправить уже было нельзя, и не все ошибки искупаются раскаянием.
Грустно проходило Рождество. И меня, и родителей чрезвычайно угнетала мысль о моей семье, жене и трех маленьких детях. Мы о них ничего не знали. Нет ничего выше долга и любви, связывающих меня с ними, никто и ничто не могли заменить их в родном доме, где столько радости и счастья. Я поспешил в Ригу, там легче. Почему-то мне особенно приятно было слушать тогда меланхолический вальс известного латышского композитора Дарзиня, трагически погибшего под колесами паровоза. Из-за этого вальса я стал бывать в ресторане «Отто Шварц».
Ознакомительная версия.
