«Здравствуйте, Шура и Томочка!
Шура, из Новосибирска выехал в тот же день, т. е. 12-го вечером. Сейчас находимся поблизости от Москвы, здесь будем временно. Не писал потому, что адреса постоянного нет. По этому адресу письма от тебя не успеют дойти… Жди второе, в котором я окончательно сообщу, где буду находиться.
29 мая в Кремле получил свою награду, после чего сфотографировался. В следующем письме фотографию вышлю. Писать сейчас особенно некогда, времени мало. Сообщи, как живешь, как Томочка, какая она стала, наверное, большая шалунья.
Коле передай привет и скажи, что адрес этот временный. Потом, Шура, я в телеграмме забыл поставить литер «Г» 283ИАП.
Ну, пока все, привет тебе от нач. штаба и других.
Передавай привет всем знакомым.
Крепко целую вас с Томой.
30.5.42 года»
Женился Михаил ошеломляюще рано — на девятнадцатом году. Нет, не из богатенькой семьи привел он свою Шуру в полуземлянку мамы Дуни, оба брата выбрали в невесты таких же сирот. Николай еще студентом, чтобы не оставлять бабушку одну, Михаил перед отъездом на комиссию, которую он не прошел, а на следующий год Евдокия Корытиха тюлюлюкалась уже с внучкой, души в ней не чая.
Три красноармейские книжки испортил отрядный писарь в Ворошиловградской школе пилотов, заполняя их на курсанта Галкина! Сперва в графе «Семейное положение», не посмотрев в святцы, бухнул в колокол, написал «холост».
— Почему холост? Женат. Галкина Александра Евдокимовна.
Во второй графе «Дети» поставил «нет».
— Э! Есть, есть. Дочь Тамара.
Порвал, берет третью. Переписал заново до «отец».
— Вот отца нет, только мать.
— Мать — Галкина…
— Не Галкина, я ее взял на иждивение, когда работать пошел, и в отделе кадров записал как мать.
Верно заполненное наконец-то красноармейское удостоверение писарь вручал уважительно:
— Человечный, ты парень, Галкин. Очень человечный.
Из письма брату Николаю:
«…Да! По радио слышал поздравление родителей по случаю присвоения мне звания Героя Советского Союза. Но… родителей у нас нет, мы их даже не помним, т. к. остались после их смерти слишком малыми.
И как теперь им ответить, что я не их сын, ума не приложу.
18.6.1942 г.»
Не помнил Михаил Галкин родителей, и мама Дуня умерла еще в 1938 году. Но правильно он сделал, не решившись разуверять стариков: в архиве Московского института истории при Академии наук СССР до сих пор хранятся документы, свидетельствующие о том, что звание Героя Советского Союза в Великой Отечественной войне было присвоено трем Галкиным: двум Михаилам и одному Николаю, и все трое — Петровичи.
Из дневника Н. Чечеля:
«24 июня 1942 года. Сегодня улетаем на фронт. «Дуглас» уже увез первую партию людей и часть имущества. Я должен лететь со вторым рейсом. Говорят, что летим туда, где раньше были, на станцию Хвойная. Летели 1 час 50 минут. Часть людей и самолетов перебазировались отсюда на новый аэродром, в деревню Гремячево. Знакомые прошлогодние места!
Долетели мы благополучно. Едва успели выскочить из самолета, как нас сразу отправили с поля на опушку леса. Тотчас мы приступили к работе. Оказалось, что наши машины уже ходили на задания и имели встречи с противником. В одном вылете командир полка и командиры обеих эскадрилий — Галкин и Елисеев — встретили 17 бомбардировщиков в сопровождении истребителей и вступили с ними в бой, сбили по одному «юнкерсу». Кроме того, Галкин, применив хитрый маневр, вогнал в землю одного «Me-109». Сбил одного «юнкерса» и Грищенко, заместитель командира 2-й эскадрильи (Галкина)».
«От Советского Информбюро. Утреннее сообщение двадцать восьмого июня тысяча девятьсот сорок второго года. За истекшие сутки… — перечислил Левитан места, где никаких изменений не произошло, и далее: — Немецкая авиация пыталась произвести налет на один из наших объектов на Волховском фронте. В налете участвовало до пятидесяти восьми самолетов противника. В завязавшемся воздушном бою наши летчики сбили пятнадцать немецких самолетов, из них десять самолетов
«Юнкерс-88», один «Юнкерс-87» и четыре истребителя «Me-109». Кроме того, подбито два самолета противника. Наши потери — один самолет.
В этом бою Герой Советского Союза старший лейтенант товарищ Галкин сбил… три немецких самолета».
Один из наших объектов на Волховском фронте, в налете на который участвовало до 58 самолетов противника, был, надо понимать, Ленинград, любой другой город назвали бы.
И еще вот о чем не было сказано ни по радио, ни в газетах…
Из письма Михаила Галкина брату Николаю:
«…А про тот воздушный бой, что было сообщено в Совинформбюро, это действительно, где мы втроем дрались против 16 самолетов противника…»
И в мирные времена русский человек умел превращать недостатки в достоинства, в войну эта способность была вообще поразительной. Не выдерживал И-16 боя с «мессершмиттом» на вертикалях: скоростенка далеко не та, — придумали маневр «пара в круге» на диаметрально противоположных точках, и какому бы из них ни зашел в хвост вражеский истребитель, непременно сам оказывался под огнем. Ну и пусть себе немец носится по околоземной орбите, пока не подловится в перекрестии прицела. На У-2 вовсе умудрялись вообще ничем не выявлять себя до тех пор, пока не отбомбятся, Набирали высоту, сколько силенок хватало — и с выключенными моторами через линию фронта. У этого феномена коэффициент планирования при попутном ветре равнялся 20, то есть с высоты в тысячу метров касание с землей состоялось через 20 километров, с двух тысяч — через сорок и так далее, при постоянном встречном вообще мог вокруг шара облететь.
Над Белой Церковью привязался к одному такому У-2 «мессер». Куда деться? Со ста верстами в час крейсерской скорости от пятисот «мессеровских» недалеко убежишь. Сесть… Куда, внизу город — своих подавишь. Приладился и завертелся потихоньку вокруг колокольни на малом газку: видно, как «палка»[19] крутится. Ну, немца, естественно, заело самолюбие, с самопряхой русской справиться не может, решил на диаметрах эту тарахтелку ловить, пикируя издалека. Садит изо всех видов вооружения через окна звонницы — только колокола гудят. Целый набат. Народ сбежался, что за притча, звонарь внизу, а колокола стоном заходятся.
— Айда лезь, — посылают, — кто там пакостит, не зря ероплан вьется.
Потом уж только сообразили, что фашист за ним охотится.
Доохотился — горючее уж кончилось, когда спохватился. Сел за городом — и вот они красноармейцы тут как тут, хэндэ хох!
