немец подольше пробудет там, а вы не оставляйте больше меня одного здесь, – просительно сказал Роберт и ближе притянул за руку к себе. – Присядьте рядом. Здесь есть еще местечко… Не бойтесь же меня.
Я села на край подоконника, и Роберт тотчас же обнял меня. «Чтобы вы не замерзли… В щели окна сильно дует, – пробормотал он и повторил уже однажды сказанное: – Ведь в этом нет ничего плохого».
Конечно, в смятении думалось мне, в том, что парень обнимает девчонку, нет ничего плохого, а все же… Еще решит, что я стала такая уступчивая из-за его шикарного подарка. Еще возомнит о себе Бог знает что… Ну уж – нет… Я решительно отвела его руку, поднялась с подоконника: «Роберт, я лучше постою. Боюсь, что мы с вами нечаянно разобьем еще и стекло».
Так мы и беседовали с ним в темноте, за плотно прикрытой дверью, – он, сидя на подоконнике и не выпуская мои руки из своих, я – стоя перед ним в неловкой, напряженной позе. Роберт шепотом рассказывал о лагерных новостях… У Боба при недавней бомбежке погибли в Манчестере отец и сестра, и он сильно беспокоится о пошатнувшемся здоровье матери… Скоро к ним в лагерь пришлют нового вахмана, так как нынешнего посчитали вновь пригодным к воинской службе и опять забирают на фронт… Внезапно я услышала слово «Джон». «У Джонни, – говорил Роберт, – сейчас серьезный роман с Ольгой. Правда, они давно уже симпатизируют друг другу, но теперь у них все по-серьезному…»
Джонни и Ольга? Серьезный роман? Неожиданно это сообщение больно (уж не ревную ли я? – вот уж действительно – собака на сене) кольнуло меня. Сразу стала понятной та подчеркнутая отчужденность ко мне Ольги, когда я в последний раз была у Степана, ее вызывающая манера поведения. А я-то, дурочка, ломала тогда голову – что это с ней произошло, с чего бы такая холодность?
В коридоре хлопнула входная дверь. Я поняла, что Генрих ушел, и открыла кладовку. Щурясь от хлынувшего из кухни света, Роберт надел шинель, затем вошел в комнату попрощаться со всеми. «Ждите меня, – шепнул он мне на крыльце, – рождественский вечер, надеюсь, сделает меня счастливым. Я должен сообщить вам что-то важное».
И вот теперь, чем дальше движется время, тем все больше и больше охватывает меня беспокойство. Уберег бы нас Господь от полицейской облавы! И еще – о чем этот ирландец намерен вести со мной разговор?
Сегодня день прошел, можно сказать, «шаляй-валяй». Шмидт с Кларой с утра укатили на машине в Мариенвердер, и мы остались «хозяевами дел». Я, Сима, Леонид и Миша по приказанию старой фрау отправились открывать сверху бурты с бураками на поле за железной дорогой. Работа эта – не бей лежачего, и можно было бы протянуть время до обеда. Но поднялся холодный, резкий ветер, и мы справились с этим делом намного быстрее, чем хотелось бы. Закончили в десять часов. Еще с полчаса посидели на соломе, но была она, эта солома, сырая, местами обледенелая, так что удовольствия от подобного отдыха не получилось. Окончательно продрогнув, решили двинуть к дому. Мне не повезло: по пути я оступилась и совершила полет вниз с высоты железнодорожной насыпи, да так, что отбила себе всю заднюю часть. Мишка с Лешкой, конечно, хохотали, а мне было не до смеха – и сейчас еще больно сидеть на стуле.
Во дворе, стараясь не шуметь, чтобы не привлечь внимания Линды и старой фрау, прошмыгнули с ходу в конюшню, где Михель в качестве экскурсовода принялся рассказывать нам о повадках и нравах вверенных его попечению кобыл: какая из них еще доится, а какая лягается, к которой из них можно подойти смело, а какую следует остеречься. Просидели бы мы там в тепле (чуть не сказала «и в уюте») до самого обеда, да помешала «хвостдейтч»: заглянув на наши голоса в конюшню, недоуменно и строго подняла брови: «Что вы здесь делаете? Почему бездельничаете? Надо было зайти в дом и сказать, что работу на буртах закончили». Пришлось еще таскать из сарая на скотный двор бураки и резать их.
А после обеда возились со «свинячей» картошкой, доставали ее из ямы, отчего, кажется, насквозь провоняли спиртным запахом. Эта большая, похожая на траншею яма была доверху заполнена осенью горячим картофелем, что варился на дворе в огромных чанах в течение нескольких дней. Недавно траншею с одного края открыли, и теперь корм расходуется для свиней. Так вот, бродит там, что ли, эта картофельная масса, только спиртом разит – ужас как, даже на расстоянии пьяный запах ощущается.
Но вот и конец рабочего дня настал. Сейчас я, сидя в кладовке, заканчиваю свои записи, а рядом, в углу, загадочно пыхает накрытое сверху для конспирации рваным Мишкиным плащом «сооружение» – небольшой бочонок, упертый для надежности шестом в потолок. Это бродит, пыхает брага, которую наши «керлы» решили изготовить к Рождеству и к Новому году. Всю ночь с субботы на воскресенье они провозились на кухне – мыли, чистили и резали сахарную свеклу, которую заранее натаскали из панского амбара. Мише удалось достать дрожжей, и теперь они оба в нетерпении – получится ли что? Не взорвется ли бочонок раньше времени?
Да, а подарок-то Роберту я все-таки приготовила. Вчера, в воскресенье, в надежде что-либо купить мы с Ниной отправились в деревню, к фриезеру. Но его прилавки, как всегда, были почти пусты. Под запыленным стеклом виднелись пара колод игральных карт, несколько видов цветных расчесок, тяжелые, зеленые, вонючие кусочки мыла, маленькие, круглые зеркальца, вязальные спицы, связки стеклянных бус, еще какая-то мелочь.
– Что русская фрейляйн задумалась? – спросил меня вошедший в зальцу хозяин. – Желаешь выбрать своему жениху рождественский презент?
– Выбрала бы, да у вас тут, в Германии, нет ничего путного, – с досадой ответила я.
Фриезер с любопытством уставился на меня, затем, крякнув и сердито бормоча себе под нос: «Как это – нет ничего?», полез в стоящий за стойкой шкаф.
– Вот это тебе наверняка подойдет. На любой вкус! – провозгласил он и положил передо мной небольшой продолговатый пакет в красочной обертке. – За такой презент твой жених должен крепко расцеловать тебя.
– Что это?
– Хозетрегер – подтяжки, – важно заявил фриезер. – Сейчас таких днем с огнем нигде не сыщешь! Диезе фофлюхтер криег… – Эта проклятая война…
– Вот это да! Спасибо вам большое. – Меня вдруг осенило сделать подобные же подарки и Леониду с Мишей (они вечно ходят с опущенными штанами, так пусть же порадуются от моих щедрот), и я, глянув на этикетку
