Первое время в Ницце Мине приходилось трудно: она покупала у антикваров, а чаще в ювелирной лавке Дины и Поля Павловича, столовое серебро, а потом с палочкой и чемоданом в руке отправлялась обивать пороги богатых домов. Владельцев особняков Мина заверяла, что до революции это серебро принадлежало сановным особам или даже императорской семье, а ей как приближенной к российскому двору тайно передали эти вещи на хранение.
В действительности Мина не была знакома ни с одной сановной особой не только Вильно, но и тем более Москвы, где никогда не была. Она утверждала, что владеет акциями крупной компании и получает от бывшего мужа деньги на воспитание сына. Проверяла ли иммиграционная служба ее заявления? Никаких данных об этом нет.
Достаточно ли было на воспитание Ромена почтового перевода на 1500 франков, ежемесячно высылаемых Арье-Лейбом? Возможно, «5200 франков ежеквартальных дивидендов по акциям товариществ по кредитованию недвижимости в Англо-Польском банке» не более чем выдумка, чтобы попасть в число благонадежных. Зная, что в Третьей республике «нежелательных» иностранцев притесняют, особенно если они нищие или евреи или, что чаще всего, и то, и другое одновременно, Мина Касев заявила в полиции, что является владелицей значительного состояния, которое позволит ей жить в Ницце на собственные средства. В то время иностранец, въезжающий во Францию без трудового договора, мог получить вид на жительство лишь в том случае, если принимал на себя обязательство не устраиваться на работу. Поэтому в первые годы в Ницце Мина и была вынуждена зарабатывать на жизнь нелегально.
Хотя Мина, по словам сына, изливала каждому, кто соглашался ее слушать, свою любовь к Франции, эта любовь отнюдь не была слепой. Она знала, что, с одной стороны, есть миф о великодушной и гостеприимной Франции, готовой дать приют всякому, а с другой — стремление республики поделить всех иностранцев на плохих и хороших. Жорж Моко, эксперт по делам иммиграции при Филиппе Серре, заместителе госсекретаря по труду в третьем правительстве Шатона, в 1932 году писал:
Важнейшей целью политики возрождения французской нации должна стать ассимиляция подобных элементов в обществе…{177} Не менее пагубно и моральное разложение некоторых выходцев с Ближнего Востока, армян, греков, евреев и других «понаехавших», занимающихся торговлей или контрабандой. Что касается интеллектуальной деятельности, то здесь влияние еще с трудом просматривается, но оно явно противоречит рассудительности, тонкости ума, осторожности и чувству меры, которые отличают французов{178}.
Утверждая, что его расистские идеи имеют научную основу, Моко говорит об «искажении характера», якобы имеющем место у армян и евреев и мешающем им влиться во французское общество:
Подобное искажение характера свойственно евреям, и это серьезное изменение, ибо оно возникает не только как результат влияния среды и воспитания, но и частично передается по наследству. Современная психология, в частности теория психоанализа, показала, что данные черты, переданные родителями ребенку в первые годы его жизни, влекут за собой изменения, затрагивающие даже подсознание, которые могут быть устранены лишь через несколько поколений, при условии, что человек будет жить в среде, свободной от семейного влияния.
Евреям свойственны все нежелательные особенности, отличающие иммигрантов: затронуты и физическое, и психическое здоровье, и мораль, и сила духа. <…> Все иммигранты-евреи страдают характерным неврозом, развивающимся на фоне чрезмерных нервных нагрузок и наследственности, отягченной событиями повседневной жизни. Что еще опаснее, этим неврозом «заражаются» и французские евреи, которые в результате частично утрачивают приобретенные качества. <…>
Но, может быть, эти иммигранты по крайней мере что-то приносят в интеллектуальную жизнь Франции? Вопреки тому, что может показаться на первый взгляд, это вряд ли так.
<…> Благодаря своей изобретательности и изворотливости евреи из других стран преуспевали в либеральной Франции, где над силой духа и мужеством властвовали деньги и интеллектуализм! Одна и та же способность к накоплению, будь то денег или знаний, позволила им проникнуть в высшие сферы власти. Тогда как многочисленные иммигранты-чернорабочие входили во французское общество в его основании, постепенно перенимая все те особенности, которые характеризуют нацию; евреи, напротив, сразу пробивались к «нервным центрам» страны и начинали напрямую влиять на управление. Некоторым удалось даже попасть во власть, не обладая ни качествами, необходимыми руководителю, ни жизненным опытом. Таким образом, они ослабляли власть и способствовали падению ее авторитета в глазах французов{179}.
Другой эксперт расистского толка Рене Марсьяль, специалист в области здравоохранения, проповедовал идею отделения иммигрантов от коренных французов. Он заявил о существовании французской нации и был противником смешения и натурализации иностранцев, утверждая, что это нацию погубит. Марсьяль классифицирует различные народы по некоему «биохимическому показателю», вычисляемому на основе процентного соотношения групп крови его представителей, и утверждает, что допустимо смешение лишь тех народов, чьи биохимические показатели близки. По его шкале французы имеют коэффициент 3,2, а евреи и арабы — 1,6. Следовательно, французы с евреями и арабами несовместимы.
В рамках правого католического движения, для которого не существовало фундаментальных принципов Великой французской революции, многие полагали, что если иностранец и может формально стать гражданином Франции, внутренне еврей никогда не переродится в потомка крестоносцев{180}.
Суждения Жоржа Моко и Рене Марсьяля были подвергнуты критике, в частности, Уильям Уалид, профессор юридического факультета Сорбонны, заявлял:
Во имя равенства всех людей по отношению друг другу и равенства всех людей перед законом, во имя всеобщих прав человека мы против такого разделения, тем более что реальные результаты этой меры могут оказаться отличными от желаемых и ожидаемых{181}.
Но когда Мина с Роменом поселились в Ницце, во Франции всего 0,8 процента населения были евреи, тогда как в Польше — 9,5, а в Варшаве, откуда Касевы только что приехали, целых 30 процентов. Хоть французские власти и не воплощали в жизнь 30-е в годы рекомендации своих экспертов, несмотря на то что в стране работало много иностранцев, получить французское гражданство было нелегко.
