случившееся. Мы с Лондоном дали объяснения. Инструктор согласилась в том, что мы не можем готовить сколько-нибудь приличных специалистов по клубному делу. Казалось бы, вопрос исчерпан. Из отпуска вернулся Эшмамбетов и нас вызвали в Центральный Комитет. На таком уровне я еще взбучек не получал: в просторный кабинет секретаря ЦК Мураталиева, кроме нас, собрались Каниметов и министр культуры Кондучалова. Удивил меня мой однокашник Каниметов: заявил, что я ввел его в заблуждение, что он никаких прямых указаний не давал. Спорить я не стал. Я просто спросил Мураталиева, допускает ли он мысль, будто я самовольно решил отменить прием на отделение культурно-просветительных работников. К счастью, он такой мысли не допускал. Потому мне не вынесли даже взыскания. Министр культуры Кондучалова повела с нами сложную беседу о восстановлении с будущего года приема на это злосчастное отделение. Я доказывал бессмысленность этого дела. С таким же успехом я мог бы доказывать своей верной собаке Джильде бессмысленность спаривания с дворнягой: она все равно бы спарилась при благоприятных обстоятельствах. Правда, в случае с Джильдой от меня зависело создание благоприятных обстоятельств. Что касается Кондучаловой, то я ее на поводке не водил, от чего, конечно, очень страдало развитие киргизской культуры. Министерша не удостоила меня вниманием. Она вещала, сидя ко мне спиной, чего никогда не позволила бы себе благовоспитанная Джильда. Поэтому в тот раз я наблюдал министра со стороны ее объемистого зада. Я никогда не оставался равнодушным к женским задам. Однако круп министра культуры был несколько ниже даже того невысокого интеллектуального уровня, который я предъявляю к женским крупам вообще. Поэтому я не огорчился. Какая разница, с какой стороны смотреть на министра Кондучалову? Так или иначе, эта встреча прошла.
Вторая сложность, случившаяся в отсутствии Эшмамбетова. На базе нашего пединститута образовали вечерний филиал Фрунзенского политехнического Института. И опять я бесполезно доказывал бессмысленность этой мертвой идеи: как готовить инженеров на базе педагогического вуза? Политехники заявили, что они это знают лучше, чем я. Объявили набор, мне поручили организовать экзамены. Действовал я не один. Приемную комиссию в институт возглавлял хороший преподаватель физики В. П. Черненко. Мы осуществляли набор к себе, в центральные вузы, взялись и за политехников. На сравнительно небольшое количество мест было подано множество заявлений. Образовался громадный конкурс. В этих условиях требовалась большая принципиальность. Мы решили не отступать ни на шаг от правил приема. В день первого экзамена в Ош прибыл ректор политехнического Г. А. Сухомлинов. Он убедился, что дело пущено в ход, переночевал у меня, мы выпили бутылочку столичной, он назначил руководителем Ошского филиала одного из инженеров Насосного завода, купил себе на рынке персики и улетел во Фрунзе. После первого экзамена по математике оказалось множество провалившихся. Посыпались просьбы на пересдачу. Никто разрешения на нее не получил. Я надеялся, что начальство меня похвалит за такую твердость, но ошибся. В Горком меня вызвал первый секретарь т. Аманалиев Т. А. Это была вполне квалифицированная для занимаемой должности свинья. В умении смачно ругаться матом на хорошем русском языке он усматривал проявление близости к трудящимся массам. Отсутствие высшего образования ценил, как выражение народной талантливости. Потом, когда от секретарей Горкомов потребуют диплома, он незаконно получит его. Но это произойдет уже после того, как я выйду из игры. А пока что Аманалиев гордился тем, что не имел диплома. Так вот, он потребовал, чтобы я разрешил передачу двум провалившимся шоферам. Я отказался, сославшись на правила приема. Аманалиев не раз обращался ко мне с просьбами равными приказам. Я выполнял возможное. Но поступиться честью я не мог. Потому я и отказался нарушить правила приема.
Отношения мои и Эшмамбетова с Аманалиевым испортились уже до этого. Против его воли, а вернее против воли его жены, заведовавшей кафедрой киргизского языка в нашем институте, мы приняли на работу старшим преподавателем Дж. Бешимова. Я не вдавался в причину неприязни начальства к этому человеку. Но ненависть к нему была подлинно зверской. Пустили в ход все средства нажима и запугивания на Эшмамбетова и меня. Дело дошло до того, что министр Каниметов сказал мне: «Организуй дело так, чтобы Бешимова провалили на конкурсных выборах». Я, разумеется, отказался от такого подлого дела. Каниметов выкрикнул: «Поступай, как знаешь!» Я ответил: «Ладно!» Ученый Совет состоялся. Бешимова провели по конкурсу, он стал работать на кафедре Киргизского языка. С этой минуты Аманалиев включил меня в число своих самых заклятых врагов. Он постарается отыграться, когда меня начнут травить, как Гришкова в 1968 году. Но ничего мне не сделает. Расправится он и с Эшмамбетовым, но и то после того, как меня свалит инфаркт. А осенью 1963 года он мог только рычать. Ох, и трудный же прием был в том году! Тем не менее мы его осуществили. Из отпуска вернулся Эшмамбетов. Где-то в сентябре, проводив студентов на хлопок, я уехал в Москву. Я вступал в последние месяцы моей жизни.
Я более или менее подробно написал о своей работе в Оше. Но ведь была и другая жизнь. На этот раз скучная, не яркая, без сильных чувств, полная тревог и занятости, но была. Трудно даже сказать, где кончалась работа и начиналось личное. Но все же я напишу о том, что было.
У Эшмамбетова мы нередко собирались и бешбармачничали. Вкусно ели умеренно пили. Обсуждали и институтские дела. Кажется, с года 1961 я организовал велосипедный клуб. В его состав первоначально входил мой сосед и приятель Григорий Серафимович Пожидаев и зав. кафедрой начального образования Нина Яковлевна Ильяшева – молодая вдова с двумя дочками. Григорий Серафимович задавил пьяную старуху, едва избежал суда и из велосипедного клуба вышел. Ко мне и Ильяшевой присоединился Д. М. Лондон и прибывший из Ленинграда заведующий кафедрой сельского хозяйства кандидат наук Юрий Исакович Синельников – брат моего друга Миши. Клуб функционировал с ранней весны до поздней осени. После работы мы садились на велосипеды. У Комсомольского озера останавливались, купались, потом ехали в чайхану, пили чай, ели шашлык. Если хотелось выпить, то шли на дело пешком. Эта спортивная жизнь здорово меня закалила. Но…, катаясь на велосипеде, купаясь в озере, за чаем и шашлыками, мы решали служебные дела. Потом решили не говорить о делах и все-таки говорили. Тем не менее велосипедные прогулки, как и купание, были делом приятным. Хорошо было плавать ночью. Лечь на спину смотреть на яркие звезды. Кругом тишина, даже не слышен плеск воды. Искрясь лунным блеском, она бежит по телу.
Вокруг Оша чудесные окрестности. Наташка, сын
