не ведали того, что я ранен, пока один из них не обратил внимание на струящуюся кровь и не сказал: «О, эмир, ты ранен в левую ногу!»
Тем не менее я не стал обращать внимания на полученную рану, ибо не хотел снизить нарастающую мощь нашего наступления, наоборот, я желал, чтобы мои воины видели меня рядом с собою, и чтобы от этого их отвага и напор возрастали еще больше. Хоть я и велел захватить Эльджа Тиу Мухаммад Кулука живым, но поскольку тот защищаясь оказал упорное сопротивление, захватить его живым не удалось, он был убит, однако трое из его приближенных, которые до того также были облечены моим доверием и совершили предательство по отношению ко мне, были схвачены, и я повелел содрать с них живых кожу, и все трое умерли, пока палачи острыми ножами трудились над ними.
Взяв Ташкент, население которого не последовало моему призыву и не восстало против своего правителя, я повелел подвергнуть казни всех его жителей, а их имущество забрать в качестве военной добычи. Я повелел вырезать всех взрослых мужчин города, пленить юношей, девушек и молодых женщин, чтобы позже, согласно закону войны, распределить их между военачальниками и солдатами, в качестве слуг или наложниц, и хозяева были вправе убить их или продать на невольничьем рынке. Битва за Ташкент завершилась к вечеру девятнадцатого Шавваля, после чего в городе начались массовая резня и разграбление, и только в тот момент я решил разобраться со своей раной на левой ноге. Но я не смог сам спешиться и мои воины уже за городом сняли с меня шлем и доспехи. Пришел лекарь, осмотрев рану он сказал, что сильно поражена кость в коленной части, добавив, что мне не следует ходить, необходимо долго лежать, пока не излечится коленная кость. Я сказал: «А если не буду лежать и буду ходить, что тогда будет?» Лекарь ответил: «В этом случае, дело кончиться гангреной, омертвением ткани и смертью. Или же всю оставшуюся жизнь ты будешь хромать на ту ногу». Тот день и ту ночь я провел в шатре, однако утром я велел уложить меня на носилки и нести в город, чтобы самому убедиться, как исполняется моё повеление о казни мужской части населения Ташкента. Когда я вступил в город, мои воины все еще были заняты его разграблением, однако резня завершилась и на улицах валялись трупы. Среди них попадались также и трупы женщин, и видно было, что убиты были они потому, что оказывали сопротивление не желая становиться пленницами наших воинов.
О, читающий мое жизнеописание, не не вопрошай, отчего такой знаток шариата, каковым я являюсь, мог велеть поголовно истребить жителей Ташкента. Власть имеет свои законы, существующие с начала существования этого мира, и эти законы будут действовать до его конца и ничто не в силах их изменить. Одним из таких непреложных законов является страх, который народ непременно должен испытывать перед своим правителем, ибо пока поданные не страшатся своего повелителя, они не станут исполнять его повелений, злодеи и разбойники будут верховодить жителями, безнаказанно посягая на их жизнь, имущество и честь. Я потому велел устроить массовую казнь жителей Ташкента, чтобы для жителей других городов это стало уроком, и чтобы они знали, что всякого, кто мне противится, ждёт участь Ташкента и его жителей. Вместе с тем не могу не упомянуть и о том, что мне доставляет удовольствие видеть, как льется кровь моих врагов. Видя, как льется кровь моих врагов, я испытывал удовольствие, ощущаемое теми, кто пьёт вино, я чувствовал необыкновенное опьянение и возбуждение.
Воистину, убивая врага собственноручно, я испытывал наслаждение видя его льющуюся кровь. Мне было приятно проливать кровь своих врагов, этим же способом я управлял страной, и при этом я всем давал понять, что тот, кто выступит против меня, будет предан в руки палача и за проявленную строптивость будет воздано по заслугам. И сегодня в обширных просторах моей страны имеется три тысячи палачей, имена и другие сведения о которых занесены в официальные свитки. Получая от меня денежное содержание, они в любую минуту готовы по моему указанию или по указанию лиц, уполномоченных мною для управления государственными делами, повергнуть виновных пыткам или казни. И ты можешь сегодня убедиться в несомненной пользе, достигнутой от устраиваемого мною кровопролития: сегодня, при моём правлении, любой караван с товаром может выступить из Ангории (Анкары) и без единого охранника, безбоязненно дойдёт до самого Самарканда, и никто на том пути не осмелится посягнуть на перевозимый товар.
(Пояснение: Ангория, которую некоторые историки называют Анкорани — город впоследствии названный Анкарой и являющийся сегодня столицей Турции. Тимурленг в своем повествовании часто упоминает город Ангорию в связи с тем, что именно там он одержал победу и пленил Йылдырима Баязида, османского правителя, о чём будет поведано далее. — Переводчик.)
Возложи поднос, полный золотых монет на голову несовершеннолетнего дитя и вели ему обойти пешком всю мою страну, с востока на запад, с севера на юг, за все прошедшие годы, пока это дитя достигнет совершеннолетия, ни на одну единицу не уменьшится число золотых монет на том подносе, ибо в государстве, которым я правлю никто не осмелится посягнуть на имущество и жизнь даже ребенка. Слышал ли ты о том, чтобы когда либо в каком либо из городов моей обширной державы случалась кража, чтобы вор ночью влез в чей-то дом, в чью-то лавку? Я уверен, что ты никогда не слыхал о таком, разве что о случаях, относящихся к временам, которые предшествовали моему вступлению на престол правителя Востока и Запада. Для предотвращения воровства я ввел обычай, долженствующий быть образцом для подражания всем будущим правителям, а именно — когда случается кража я повелеваю отсечь руку квартального надзирателя.
Ибо я знаю, что, до тех пор, пока квартальный надзиратель не стал сообщником вора или нерадивым в своей работе, кражи в городе не будут иметь места. В своих обширных владениях я искоренил разбой на больших дорогах, кражи в городах, попрошайничество, и ты сегодня нигде не увидишь ни одного нищего. Я искоренил попрошайничество следующим образом — установил право каждого из нищих на получение материального содержания, его удостоились лишь те из них, кто был нетрудоспособным из-за увечья или слепоты. Я знал, что привыкшему получать свой доход в виде подаяния, трудно будет довольствоваться лишь материальным содержанием от государства и отказаться от занятий попрошайничеством. Попрошаек, получавших и получающих денежное содержание, я строго предупредил, что если их застанут за старым
