Через несколько выступающих взял слово авторитетный академик в области геофизики и очень мягко, интеллигентно посоветовал соискателю лет эдак пять еще позаниматься систематизацией полученных данных, провести целый ряд экспериментов. Академик долго загибал пальцы и перечислял эксперименты. И завершил он свое выступление выражением твердой уверенности, что через пять лет соискатель непременно станет доктором наук, поскольку является чрезвычайно достойным человеком.
Вскоре слово взял маститый академик-геолог. Вначале он рассыпался в похвалах прекрасной и понятной графике доклада, затем стал рассказывать, насколько его поразила математическая архисложность диссертации. Не преминул заметить, что он ничего в этой части не понял. Затем академик перешел к анализу новизны геологического содержания диссертации, и мажор постепенно перешел в минор. Закончил он тем, что порекомендовал эту часть работы существенно переделать.
После этих выступлений председатель ученого совета предложил не проводить голосование, чтобы, как он выразился, дополнительно не огорчать соискателя. Было предложено считать возможным после соответствующих доработок еще раз принять диссертацию к рассмотрению.
Я был поражен таким исходом рассмотрения, ведь все классические репетиции защиты были проведены: это и защита на кафедре, и «предварительная защита». Конечно, для меня эта история послужила назидательным уроком. В оставшиеся до защиты месяцы я упорно работал над докладом, чтобы у членов совета сложилось четкое и ясное представление о проделанной работе. Странно, больше тридцати лет прошло, а я как наяву вспоминаю все перипетии, связанные с этим делом.
На фоне большой и серьезной работы мне вспоминаются и комичные эпизоды. Как водится, на докторскую диссертацию необходимо получить определенное количество солидных отзывов. Мой руководитель, созвонившись с очень известным академиком, направил меня к нему за отзывом. «Мы с ним вместе воевали — отличный мужик», — сказал он мне в напутствие.
И вот я в кабинете этого уважаемого ученого. Кроме меня в кабинете находится его помощник, человек очень угрюмого вида. Большой стол перед академиком засыпан листками рецептов, и он, перекладывая бумажки с места на место, искал какой-то нужный для себя рецепт. «Сколько раз я говорил тебе, чтобы ты нужные рецепты складывал в одно место, а ты все сваливаешь в кучу», — сказал он в сердцах, обращаясь к своему помощнику. Тот ничего не ответил, видимо, предпочитая отмолчаться, а не оправдываться.
Я представился. Академик вышел из-за стола и обнял меня как родного человека. «А вы Татьяну Ивановну знаете? Как она, жива-здорова? Она ведь с моей мамой на балу у Льва Толстого танцевала», — спросил он у меня. Я ответил, что Татьяна Ивановна, сотрудница нашего института, и не жива, и не здорова, поскольку две недели назад ее похоронили. «Так отчего же она умерла?» — удивился он. «Я точно не знаю, но думаю, что от старости — все-таки 92 года». «Ну, а похоронили-то достойно?» — продолжал он расспросы. «Я не был на похоронах, но думаю, что достойно».
Академик глубоко задумался, думаю, прошло минут пять, как вдруг потом оживился, подошел к селектору и дал указание вызвать машину, чтобы немедленно ехать на похороны. Услышав это, я очень деликатно напомнил ему, что похороны уже прошли две недели тому назад и ехать сейчас не имеет никакого смысла. Тогда он усадил меня в кресло и попросил рассказать, как прошли последние дни Татьяны Ивановны. Я мало что мог ему рассказать об этом, поскольку о самом факте ее смерти узнал из объявления, висевшего в вестибюле института.
Последовала опять длительная пауза, и потом все вновь повторилось: машина к подъезду, вопросы о последних днях. Я с тоской посмотрел на помощника, абсолютно безучастно сидевшего рядом во время этого разговора, и понял — отзыва не будет, самое время откланяться. Когда я рассказал эту историю своему руководителю, его это не удивило: «Золотой мужик был, но два года назад, когда был в Италии, схватил инсульт. Случилось бы это у нас — давно бы на кладбище лежал, ну, а там — отходили. Иногда только забывается, а так, в целом, нормально себя чувствует», — прокомментировал он мой рассказ. Поскольку я никогда не видел этого уважаемого человека в нормальном самочувствии, а в состоянии полузабывчивости наблюдал, то мне нечего было сказать по этому поводу. Думаю, мы, молодежь, тогда чересчур нетерпимо относились к проявлениям старости.
Расскажу еще один случай из той же серии. В результате проведения значительных дренажных работ в очень обводненном слое песчаных пород произошло изменение условий эксплуатации ствола на одной из шахт нашего комбината. Все необходимые тампонажные работы были проведены в соответствии с действующими тогда нормативными документами. Однако горнотехническая инспекция посчитала наши мероприятия недостаточными и запретила эксплуатацию ствола. В качестве компромисса надзор согласился принять к учету заключение авторитетного эксперта. Выбор пал на известного в стране академика Т. Поскольку я в то время работал над диссертацией и часто ездил в Москву в различные институты, мне было поручено разыскать академика и договориться с ним, чтобы он приехал и оформил заключение.
Потратив несколько дней на поиски (замечу, что Википедии тогда не было, а многие телефоны могли сообщить только неутешительную информацию — «не знаем, где он»), мне все-таки удалось выйти на его помощника. Молодой человек мгновенно дал согласие, поставив только несколько условий: гонорар — 1000 рублей, машина ЗИМ или ЗИЛ, мягкий диван в зале заседаний. У меня не вызвали удивления первые два требования, а третье стало ясно по ходу заседания.
И вот в назначенный день и час мы встречаем у подъезда шахты этого корифея, чье лицо известно нам по портретам. Пальто с каракулевым воротником, высокая каракулевая папаха, ботинки с галошами. Мы провели его в зал заседаний, он несколько минут уделил развешанным плакатам, иллюстрирующим ситуацию, затем сказал: «Вы начинайте, а я прилягу, устал с дороги». Вот для чего ему понадобился диван. Минут через пять после начала выступления мы все услышали храп мягкого тембра. Можно было понять старого человека — монотонный голос докладчика, усталость с дороги. Но я все-таки спросил помощника: «Может, разбудить?». «Ни в коем случае, это у него дыхание такое, он все слышит». Часа через два, когда совещание закончилось, посвежевший и хорошо отдохнувший академик встал с дивана, подошел к столу президиума и поставил свою аккуратную подпись на протоколе совещания.
После обеда академик отбыл в столицу, а технический директор комбината, обращаясь к нам, меланхолически заметил: «Академик академиком, а случись что, сидеть нам». Но главное, в тот же день горгостехнадзор разрешил эксплуатацию ствола, и шахта стала добывать тысячу тонн угля в сутки. А все жили тогда этими тоннами.
