небольшая емкость, в которой я носила наживку на рыбалку. В него я и убрала подписанные образцы, обложив их льдом.
– Пожелайте мне удачи, – сказала я парням.
Итак, теперь – в департамент здравоохранения Арканзаса. Я много раз видела это здание, но ни разу в него не заходила. Оно напоминает своими размерами крепость, а к входной двери ведет длинная лестница из дюжины ступеней – видимо, в том смысле, что работники этого учреждения спускаются с небес.
Обычно в такие учреждения я не захожу с главного входа, потому что так меня легче выгнать. Поэтому я объехала здание, чтобы найти обходные пути. С обратной стороны здания располагалась погрузочная площадка, на которой стояло больше фургонов и пикапов, чем роскошных машин у главного фасада.
– Вот, отлично.
Я вылезла из машины, поправила подплечники на своем белом пиджаке и пошла за здание. Пандус у переполненного мусорного бака вел к двери. Я зашла внутрь с таким видом, словно была там за главную.
Меня встретили двое парней. Увидев меня, они, кажется, сильно удивились.
– Добрый день, меня зовут Рут Кокер Беркс, и я, наверное, не туда попала. Где здесь можно сдать образцы крови? – спросила я, спрятав контейнер для наживки за спиной.
– Идите вон туда, – сказал один из парней, махнув рукой в сторону коридора, – а потом повернете налево. И увидите лабораторию.
– Спасибо, – ответила я. – А как вас зовут?
– Эрл.
– Большое спасибо, Эрл.
Я подошла к стойке для сдачи анализов. Женщина лет пятидесяти оторвалась от чтения журнала. Мы улыбнулись друг другу.
– У вас отличный маникюр, – сказала я. Если не можете придумать комплимент для собеседника, попробуйте похвалить его ногти.
– О, спасибо, – ответила женщина. Она перевела взгляд на свои руки и посмотрела на них, как на драгоценности.
– Я принесла два образца крови, которые надо обследовать на ВИЧ.
– Фу! – сказала женщина. Улыбки как не бывало.
– Они и не должны вам нравиться, просто передайте их кому нужно.
– Хорошо, – сказала женщина, преодолев отвращение. Может быть, решила, что я важная персона. При виде моего контейнера она пришла в замешательство.
– Их тут два, – сказала я.
– У вас есть заявления на проведение анализов?
– Вот черт! – сказала я.
– Держите. – Женщина протянула мне два бланка.
В заявлениях нужно было указать имена.
– Ведь обследование анонимное, верно?
– Да.
– Отлично, а то я не уверена, что знаю настоящие имена сдавших кровь, – сказала я и написала заявления от имени Рональда и Нэнси Рейган.
Женщина недоверчиво посмотрела на заявления, но дала мне номер телефона, чтобы я могла узнать результат.
– Звоните завтра вечером, – сказала она.
– Прекрасно, спасибо.
На обратном пути я снова поблагодарила Эрла.
– Поедете рыбачить на выходных, Эрл? – спросила я, помахав контейнером для наживки.
– Ясное дело!
– Что ж, удачи!
По телефону мне сказали, что у Рональда Рейгана обнаружен ВИЧ, а у Нэнси Рейган – нет. Сработало! Теперь мы могли действовать на опережение.
Я уже было начала думать, что правила игры меняются. Но вдруг все перевернулось с ног на голову.
Увидев у курорта толпу, я сразу поняла: что-то случилось, – но даже представить себе не могла, насколько все серьезно.
Нас не пускали внутрь; на воротах висели цепи.
Сэнди, пришедшая раньше меня, с жаром чертыхалась.
– На имущество наложили арест, – сказала она.
– ФБР? – спросила я.
– Кто-то, у кого есть замки. Все, приехали.
Насколько я знала, курорт существовал на сбережения владельца и на деньги, полученные по невыплаченному кредиту. Как гром среди ясного неба! Ведь я точно знала, что мне должны были выплатить проценты от продаж – тридцать пять тысяч долларов, на которые я рассчитывала прожить до конца года. И вот все пропало…
– Что будем делать? – спросила Сэнди.
Эллисон была в школе, и я почувствовала, что должна что-то придумать до того, как заберу ее. Наша жизнь рассыпалась у меня на глазах, и мне был нужен план действий.
– Сэнди, до открытия скакового сезона остается больше шести недель, и, наверное, сейчас мы сможем найти работу только там, – сказала я. – Надо ехать в Оуклон.
В Оуклон-Парке в то время был ипподром, который еще тогда привлекал в Хот-Спрингс множество людей. Но скачки там проводились только с января по апрель.
Сэнди скривилась. Жители Хот-Спрингса называли работников ипподрома «лошадники», что из их уст звучало почти как «оборванцы».
Местные, среди которых были и прихожане церквей, частенько сами делали ставки, но не желали общаться ни с кем из работников ипподрома. Я помню, как у нас в классе посреди учебного года появлялись новенькие: их родители приезжали на заработки в скаковой сезон. В этих детей постоянно чем-то швырялись.
– Как хочешь, а я поеду, – сказала я.
По дороге я все острее осознавала, какие трудности ждут нас с Эллисон. Рассчитывать на то, что ее отец вдруг начнет выплачивать алименты, было глупо. А ведь еще есть ребята. Мне нужен бензин, чтобы ездить в Литл-Рок, и еда…
Подъехав к указателю левого поворота на ипподром, я остановилась за небольшим желтым «Шевроле-Шеветт». Чтобы повернуть, водителю нужно было пересечь две встречные полосы.
– Просто прошмыгни между машинами, – сказала я вслух. За мной притормозил туристический автобус, водитель которого стал настойчиво сигналить.
– И как это должно помочь? – спросила я.
Желтая машина не двигалась с места, а встречный поток не уменьшался. Водитель автобуса снова нажал на клаксон. Я вылезла из машины и бесшумно закрыла дверь. Поймав взгляд водителя автобуса, я жестом попросила его немного подождать и подошла к желтой машине. За рулем сидела крошечная перепуганная чернокожая женщина.
– Позвольте задать вам один вопрос, – сказала я. – Если я сейчас остановлю поток машин, вы проедете?
Женщина кивнула:
– Да, но вы не сможете этого сделать.
– Мы сделаем это вместе, – ответила я.
На шоссе не было разделительной полосы, поэтому я встала посреди дороги и подняла руку, чтобы остановить крайнюю правую полосу. Первая машина пронеслась мимо меня. Но водитель следующего автомобиля нажал на тормоз, и я шагнула на полосу, буквально заставив его замереть на месте. Так, стоя посреди центральной улицы, я остановила обе полосы. А потом махнула женщине, чтобы она проезжала. Водитель автобуса стал сигналить короткими гудками, и я пропустила его вперед: он же должен ездить по расписанию.
Я взглянула в глаза водителям машин, которые остановила, и в знак искренней благодарности поднесла руки к сердцу. Затем подбежала к своей машине, думая, что водители тут же нажмут на газ, но они пропустили и меня, несмотря на отчаянные гудки стоящих сзади. Иногда даже такие мелочи имеют огромную ценность.
Я устроилась продавцом в кассу ипподрома, но проработала там недолго: была слишком привлекательна, и у моего окошка собиралось слишком много народу. Через неделю меня перевели в закрытый клуб, где можно было получить хорошие чаевые.
– Может, мужа себе найдешь, – сказал менеджер, сообщив мне о переводе.
Я улыбнулась, а про себя подумала: «Кому нужен муж, увлекающийся азартными играми?»
Но работать на ипподроме я могла только до апреля. А мне надо было кормить ребят. И хотя Бонни отдавала мне половину своих продуктовых талонов, я не могла поддерживать больных, как раньше.
Мне в голову пришла мысль просить помощи для ребят у пожилых горожан. Работая в церковном финансовом комитете, я активно предлагала идеи для привлечения пожертвований и всегда знала, кто из прихожан может внести в этом году чуть более щедрый взнос, чтобы очистить совесть после любовной интрижки или мутной сделки. Я никогда ни на кого не доносила, просто была наблюдательной и все запоминала.
Многие старики знали меня, потому что общались с моим отцом. Когда я только начала ходить, папа брал меня с собой на мужские встречи, проводившиеся на крыльце у Раймонда Клинтона, влиятельной фигуры в арканзасской политике. Раймонд участвовал
