безалкогольные напитки в бутылках и ледяные соки.
Между торговцами и павильоном прогуливаются толпы канаков обоего пола, среди
которых преобладают слегка принаряженные женщины, и довольно много европейцев, в
том числе почти в полном составе команды стоящих в гавани судов. Словом, публика не
самая «изысканная», зато очень своеобразная.
Таитяне, эти большие дети природы, которые пришли сюда повеселиться, настолько
восприимчивы к музыке, что с первыми же звуками трубы начинается живописный
спектакль. Несколько человек неуклюже скачут перед павильоном. Их коленца
приветствуются едкими словечками и смехом. А сквозь добродушную толпу зрителей,
громко распевая, уже бесцеремонно пробивается другая группа танцующих. Все это
веселое сборище забавляется невинно и беззаботно, даже самые сильные толчки
вызывают только шутки и громкий смех.
По краям зеленой площадки, но на безопасном расстоянии от танцующих, разложив
принесенные с собой коврики и подушки, устроились люди постепеннее. Это офицеры,
чиновники колониальной администрации и «женский свет» - иначе говоря, королева
Марау со свитой и другие таитянки и метиски. Всюду видишь группы островитянок в
длинных белых платьях, с густыми распущенными черными волосами, темными глазами и
зовущими чувственными губами. У каждой в черных волосах - великолепная белая
гардения; они удобно устраиваются на циновках, обмахиваются веерами и курят длинные
канакские сигареты. Чуть видимые в полутьме, которая так располагает к флирту и
интимной беседе, они принимают комплименты, хвалу и шутливые реплики мужчин с
восхитительным обаянием, присущим этим жительницам тропиков, таким пикантным,
благодаря их безнравственности, невероятно смелому языку и необузданной
жизнерадостности»49.
Другой французский писатель далеко не столь лестно отзывается об уличных
женщинах Таити той поры: «Угодить на них невозможно, им всегда не хватает денег, как
бы щедры вы ни были. Так, многие офицеры, покидая колонию, оставляли своим
любовницам немалые суммы, тысячи франков. А те в несколько дней все пускали на ветер,
без сожаления тратили деньги на кутежи. Думать о завтрашнем дне и испытывать
благодарность - и то, и другое одинаково чуждо таитянкам. Они живут лишь настоящим, о
будущем не помышляют, прошлого не помнят. Самый нежный, самый преданный
любовник забыт, едва ступил за порог, забыт буквально на следующий же день. Главное
для них - опьянять себя песнями, танцами, алкоголем и любовью»50. На это можно ответить
откровенными, но все же одобрительными словами самого Гогена: «У всех таитянок
любовь в крови - ее столько, что она всегда остается любовью, даже если куплена».
Конечно, Гоген под многозначным словом «любовь» здесь понимал прежде всего
эротическую страсть.
В половине девятого духовой оркестр подводил черту танцам «Марсельезой». Но, как
отмечает уже цитированный нами писатель, мало кто расходился в столь ранний час.
«Обычай предписывает после концерта идти пить чай в китайские кварталы. Мужчины и
женщины отправляются туда по двое, причем принять такое приглашение для таитянки -
все равно что дать согласие на более интимное общение, потому что в этой жаркой,
опьяняющей чувства стране считается естественным свободно удовлетворять свои
инстинкты, и отказать было бы равносильно оскорблению. И вот китайские кварталы
наводняет пестрая толпа, объединенная решимостью хорошенько повеселиться. Всего
замечательнее, что, хотя здесь смешалось столько людей - разные характеры, разные
сословия, - крайне редко можно услышать бранное слово, и еще реже шутка и насмешка
кончаются ссорой. Впрочем, возможно, играет роль то, что в каждой чайной свой
постоянный круг посетителей.
Среди всей этой суматохи от стойки к стойке мечется вечно улыбающийся китаец-
трактирщик. Небольшого роста, желтокожий, с раскосыми, непрерывно мигающими
глазами, с тонкими руками, узкогрудый. Одет он в синюю блузу и серые отглаженные
штаны, из которых торчат тощие ноги, обутые в стучащие туфли. Он разносит маленькие
чашки со светлым, прозрачным напитком, над которым вьется пар; вдруг улыбка
становится жесткой, а сам трактирщик - злым и угрюмым. Одна из таитянок, с присущим
ее народу презрительным отношением к китайцам, перегнула палку, обозвав его «Тинито
ури неонео»: «Вонючая китайская собака». Сквозь шум и гам доносятся с сумрачной
улицы, освещенной только бумажными фонарями трактиров, нестройные звуки
пронзительной китайской флейты и всхлипывающей гармони»51.
Намного проще происходило все в остальные дни недели, когда не было музыки и
танцев. В такие вечера местом свиданий служила базарная площадь в китайском квартале,
возле невообразимо уродливого крытого рынка, сооруженного из железных прутьев и
жести (номер 13 на карте Папеэте). Один чиновник, настолько свободный от
предрассудков, что он частенько ходил туда с Гогеном, оставил подробное описание.
«Базарная площадь с редкими деревьями ограничена улицей Боннар, улицей Изящных
искусств (!), парком ратуши, строениями фирмы Атуотер и, наконец, крытым рынком.
Единственное украшение площади - квадратный фонтанчик за железной оградой,
извергающий тоненькую, едва заметную струйку воды. Когда стемнеет, вдоль ограды
рассаживаются старухи, зажигают чадящие светильники и раскладывают на тряпке или
циновке свои заманчивые товары: цветочные гирлянды, таитянские сигареты - табак,
завернутый в листья пандануса, иногда первые фрукты сезона.
Напротив них, вдоль крытого рынка, располагаются торговцы апельсинами, арбузами,
кокосовыми орехами, ананасами, каштанами мапе, липкими пирожными и т. п. Стоит
продавец мороженого с маленькой тикающей машиной, неизменно вызывающей восторг
туземцев, впервые попавших в город. Тускло освещенные китайские трактиры, кабачки,
постоялые дворы, кафе и лавки, размещенные на прилегающих улицах, уже давно битком
набиты людьми, теперь эти люди постепенно наводняют базарную площадь, и начинается
обычный спектакль.
Босые туземцы обоего пола, благоухающие парфюмерией, с цветочными венками на
голове, прогуливаются группами, здороваются друг с другом за руку и поют песенки,
