и не нуждались в помещении, они лежали под деревьями». Я совершенно непроизвольно спросил: «Я не был в Италии и хотел бы узнать, бывают ли там дожди и зимы. Приятно ли в это время получать лечение под листьями деревьев?» Председательствовавшая на секции сверхпожилая дама академик Пигулевская с улыбкой укоризны взглянула на меня. Блаватский не ответил, все засмеялись. Конечно, мой вопрос мог возникнуть только в условиях легкого опьянения. Полагаю, что тем же была вызвана и реплика профессора Блаватского.
В субботу 11 апреля я позвонил домой в Ош. Женя сказала мне, что все в порядке. К разговору как-то подключился Д. М. Лондон. Он поспешил сообщить, что в институте с нетерпением ждут моего возвращения, т. к. вновь приехала с проверкой комиссия. Не могу ли я ускорить приезд. Я смачно выругался на весь Советский Союз, заявив, что до конца конференции никуда не поеду, и пусть институт и с ним Д. М. Лондон идут туда, где им место пребывать! Голос телефонистки призвал меня к сдержанности. Но я уже закончил разговор. Настроение, конечно, испортилось. Опять проверка, опять без меня!
Воскресенье 13 апреля объявили экскурсионным днем, и я вместе с А. А. Монич ходил по Эрмитажу. Я сфотографировал ее на фоне «Данаи» Рембрандта и сфотографировался с ней у чучел конных рыцарей! А вечером был банкет, за участие в котором я уплатил 10 рублей. Ехали мы из гостиницы. Лена и Наташа Голубцовы, Аля Павловская заявили, что они привыкли ездить на машинах, помню ли я об этом? Я помнил и потому мы взяли такси и подъехали к той самой «Астории», где мне когда-то отказали в приюте. Я кивнул Исаакиевскому Собору, приветственно махнул рукой конной статуе Николая 1-го. Мы вошли в роскошный холл. Гостей встречал веселый и изящный С. Л. Утченко. Меня он приветствовал столь же торжественно, как и представителей иностранных держав. Теперь он заявил, что помнит о моей принадлежности к суверенному независимому государству. Витя Смирин был уже чуть выпивши. Я с удовольствием закурил отличную сигарету в красивой упаковке «Тройка». Когда-то такие сигареты, как великую роскошь, дарил Н. Кручинкин моему отцу. Теперь я их запросто курил.
На следующий день, т. е. 13 апреля стоял мой доклад. Я терзался мыслью, как это мне не напиться и вместе с тем не выбросить на ветер 10 рублей, и насладиться всеми прелестями банкета. Выход быстро обнаружился. Я сидел рядом с Наташей Голубцовой и каким-то чехом. Напротив – Немировский, Блаватские и немцы. Между прочим, место каждого было определено заранее – на тарелке лежала карточка с фамилией приглашенного. Ранги не учитывались. Олимпа на банкете не было. Руководит делом, конечно, С. Л. Утченко. Он произнес первый тост, и все, в том числе и я, хряпнули по хорошей рюмке водки. Потом произнес тост на латинском языке польский ученый К. Куманецкий. Я хотел хлопнуть вторую рюмку и больше не пить. И тут я заметил: немцы пьют по глотку, а не тянут целыми рюмками. Я нашел, что это выход и пример для подражания. Почему мне раньше никогда не приходило в голову, что рюмку не обязательно опустошать в один глоток? Полковник Сваричевский не подавал такого примера, а я поступал часто так, как он учил. Теперь я был спасен немцами для большой науки и банкета. Между тем, Витя Смирин не учел опыта противника и упился так, что мне приходилось выводить его на мороз охладиться. Банкет бушевал. Еда была отменно вкусная. Далеко не все иностранцы экономили на водке. Тосты шли за тостами, латынь сменялась новыми языками, но так, чтобы никто ничего не понял! Потом спели хором Gaudeamus igitur! Когда все съели и выпили в полном соответствии с меню, когда опохмелились черным кофе и мороженым, начались танцы. С. Л. Утченко терся в бешеном ритме модного фокстрота о какую-то хорошенькую блондинку, считавшуюся супругой одного из немецких гостей. Я не танцевал, потому что не видел в этом смысла. Банкет кончился далеко за полночь. Я хотел найти такси, но С. Л. Утченко позвал меня к себе в большую легковую машину, где уже находилась его жена и еще несколько ученых женщин. По дороге заговорили про его партнершу по танцам. Он сказал, смакуя слова: «Да! Это надо, конечно, понимать! Достоинства этой дамы в том, что у нее ноги начинаются непосредственно от шеи!» Я возразил: «Сергей Львович! Возможно во мне говорит провинциал, но мне кажется, неплохо, если у женщины есть что-то, связующее ноги с шеей!» Дамы в машине засмеялись, Сергей Львович предложил мне закурить. Я поднялся к себе в номер, принял ванну и заснул.
Утром состоялся мой доклад. Время надо сказать было не самым удачным. После банкета ученые собирались медленно. Чувствовалось, что многим нужно бы опохмелиться, а это можно было сделать только в обед. Волновался я? Не очень… Я видел, как спокойно проходят доклады, как доброжелательны слушатели, поэтому я прочел свой доклад, уложился в свои 20 минут, ответил на несложные вопросы. Председательствовавший поблагодарил меня за содержательное выступление. Прошла, и как-то незаметно, наиболее ответственная для меня часть конференции. Правда, потом ко мне подходили и С. Л. Утченко, и Е. М. Штаерман, и К. К. Зельин – поздравляли с успешным выступлением. Я чувствовал себя на подъеме. Успех моего выступления подтвердился и вот чем: ко мне подошел совсем незнакомый человек, отрекомендовавшийся профессором Лившицем из Минского Университета, поздравил с хорошим выступлением. Мы разговорились, он взял мой адрес, я получил от него большую книгу с теплой надписью. Но ответила ему с благодарностью Женя; я в это время лежал с инфарктом. Встретился я и с И. С. Кацнельсоном и с А. Г. Бокщаниным. Поговорили, как старые друзья. Анатолий Георгиевич подарил мне автореферат своей докторской диссертации. О моей рецензии на «Парфию и Рим» не говорили.
14 апреля состоялось заключительное заседание. Его вел С. Л. Утченко – остроумный и веселый. Он подвел итоги, объявил об успешном завершении конференции. Потом начались речи. На латинском языке выступил поляк Каменецкий. Сергей Львович объявил: «После Цицерона Варшавского слово получает Цицерон Питерский!» И выступил тоже на латинском языке известный ученый Тройский. Кое-что я понимал, но больше догадывался. Все поздравляли друг друга. Выражали надежду встретиться еще раз. Встретились в мае 1968 года в Москве. Я получил программу и тезисы конференции. К ним была приложена записка: «Дорогой Алексей Леонидович! Очень жаль, что ты не можешь присутствовать на нашей конференции. Весь сектор и Оргкомитет шлют тебе сердечный привет и самые
