Кто осмелится спорить с Лениным – Сталиным, чьи портреты вскоре начнут колыхаться на знаменах во время праздников? Ленина тогда уже не будет. Он слабоват здоровьем, многие недуги его не замечены и развиваются. Зато после смерти Ленина Сталин поклянется на его могиле продолжить дело предшественника и построит ему сотни памятников. Почему сотни? Тысячи! Русские привыкли к символам, Богу, и он, Сталин, даст его народу. В памятниках – Ленина, в реальности – себя.
Но остается Троцкий. Ему пока безраздельно верит народ. Как бороться с военной славой Троцкого? Подвергать сомнению? Но факты… Есть еще много людей, знающих эти факты. Их надо приблизить к себе, дать посты, вот они и поменяют память. Надо внушить людям, что именно он Сталин, был во время революции ее верным руководителем. «Эх-ха-ха!» – вдруг обрадовался Сталин. Выход найден – надо всегда появляться перед народом в военной форме – сапоги, китель или френч. Даже для лета сшить такой же костюм, но белого цвета. И еще нацепить на голову военную фуражку с красной звездочкой. Ленин, чтобы быть ближе к массам, носил кепку и закладывал руки в карманы, отодвигая фалды пиджака. Неплохой, но дешевый приемчик. Военная форма куда солиднее, авторитетнее и внушительнее.
И еще он, Сталин, вложит в свои уста курительную трубку. Троцкий с пеной у рта, сверкая глазами, начнет отстаивать свою точку зрения, а Сталин в ответ будет глубокомысленно попыхивать трубкой, а в конце безапелляционно скажет одну-единственную фразу: «Это – контрреволюция».
Сталин удивился, узнав, что родился в один день с Троцким. Отдыхая в Сочи, он встретил седовласого грузина, и тот сказал ему: бывает, в один год рождаются два дьявола и один из них, чтобы выжить и повелевать людьми, должен сокрушить другого. «А могут ли они ужиться, если оба дьяволы?» – поинтересовался Сталин. Мудрый старик отрицательно покачал головой: «Один из дьяволов может оказаться гораздо умнее другого, может покаяться, признать свои грехи и тогда обрушиться на малограмотного дьявола, разоблачить его уловки и хитрости».
Через несколько дней грузинского старика задавила машина. Он пытался увернуться, но слабые ноги повиновались плохо, и колесо машины раздавило его грудь. «Дьявол, хитрый дьявол», – успел вымолвить он и испустил дух. Свидетели приняли его за потерявшего ум человека…
В январе 1928 года Троцкий «по собственному желанию» должен был выехать в Астрахань, но отказался, считая, что его здоровье, подорванное малярией, не выдержит влажного климата Каспия. ГПУ вызвало Троцкого на допрос, но он не явился. Разъяренный Сталин решил кончать с ним игры. На 16 января 1929 года была назначена высылка Троцкого в Алма-Ату. Обвинение – контрреволюционная деятельность. Но депортацию пришлось отложить. Поступили сведения, что тысячи людей собираются лечь на рельсы под поезд, на котором Льва Троцкого будут везти в Среднюю Азию. Тогда его отправили тайком на другую станцию, в тридцати километрах от Москвы, и посадили на поезд в иное время, чем он обычно уходил из Москвы. Перед этим Лев Давыдович закрылся в кабинете. Офицер, взломавший дверь, оказался бывшим его охранником. Увидев своего легендарного командира и растерявшись, офицер забормотал: «Застрелите меня, товарищ Троцкий, застрелите!»
«Черный воронок» вместе с руководителем Октябрьской революции, основателем Красной Армии и его семьей понесся в сторону Казанской железной дороги. На маленькой станции вагон Троцкого прицепили к поезду, направлявшемуся в Алма-Ату. Но и об этом узнали люди. На протяжении долгого пути гэпэушникам приходилось буквально отрывать их от рельс. «Всех переписать, арестовать и судить, как контрреволюционеров!» – отдал приказ Сталин. Сын Троцкого – Сергей – сошел с поезда. Он решил продолжать учебу в Москве. А другой – Лев Седов – остался вместе с больной матерью. Потом он будет выпускать в Берлине, затем в Париже «Ведомости оппозиции», разоблачавшие Сталина и его систему, станет его врагом № 2.
Через полгода на сочинском пляже Сталину доставили первую книжку Троцкого, изданную за рубежом. Он впился глазами в ее строчки, не замечая ни палящего солнца, ни вежливого приглашения на обед, забыв о брошенной на песок трубке. Закончил он чтение уже при лучах заходящего солнца и, перекосившись от злобы, бросил книжку в море. Истерически прокричал: «Пропади ты пропадом!» Обратился к врагу на «ты», словно видел в этот момент его ненавистное лицо, блеснувшие сквозь пенсне умные, проницательные глаза.
Весь вечер Сталин, не закусывая, пил «Хванчкару» – божественное вино, захмелел, но книжка Троцкого, ее смелые мысли, резко направленные против него, не давали покоя. Сталин не перестал бояться Троцкого даже тогда, когда ледоруб Меркадера врезался в его затылок, даже тогда, когда он увидел кинокадры с похоронами Льва Давыдовича…
Мессинг медленно выходил из состояния каталепсии. Ему казалось, что он был непосредственным свидетелем увиденного, и страх обуял его душу, настолько опасной представлялась ему встреча со Сталиным. Вольф вспомнил, что известный циркач русского происхождения, эмигрировавший из России, кажется, в 1924 году, рассказывал ему, как Сталин расправился с сыном Троцкого Львом Седовым. Циркач работал акробатом на подкидной доске. Не выпуская из рук саратовской гармошки, он делал вместе с ней двойное сальто, кульбиты и не прекращал игры. Номер пользовался огромным успехом. Циркач выступал в одних музыкальных программах с Эдит Пиаф в Париже, Ницце, Монте-Карло, на лучших концертных площадках. Он входил в русскую эмигрантскую организацию, куда проникли агенты ГПУ, в том числе Марк Зборовский по кличке Этьен, ставший «лучшим другом» Льва Седова.
Лев много времени проводил с Этьеном, верил ему безоговорочно, и, когда в начале января 1938 года у него развился тяжелейший приступ аппендицита, он сразу согласился с Этьеном, который посоветовал не ложиться во французскую больницу и не регистрироваться под своим именем, поскольку в этом случае его легко могли разыскать агенты ГПУ. Было решено устроиться в небольшую частную клинику с русскими врачами-эмигрантами, представившись французским инженером господином Мартином. Лев даже не подумал, что он мог бредить по-русски или сказать что-то на родном языке, отходя после наркоза. Операция прошла удачно, но Этьен не допускал к Седову даже французских троцкистов, объясняя это соблюдением секретности. Через четыре дня состояние пациента внезапно и резко ухудшилось. Врач был поражен, но никак потом не объяснял случившееся, ссылаясь на медицинскую тайну. В страшной агонии Лев Седов умер 16 января 1938 года, в возрасте тридцати двух лет. Жена была уверена, что его отравили. Мессинг помнил некролог, написанный отцом Льва: «Сейчас, когда я пишу эти строки, рядом с матерью Льва Седова, из разных стран приходят телеграммы сочувствия… Мы еще не можем верить этому. И не только потому, что он наш сын, верный, преданный, любящий. Он вошел в нашу жизнь, сросся со всеми ее корнями, как единомышленник, как советник, как друг. Чего не сделали каторжные тюрьмы царя, суровая ссылка, нужда эмигрантских лет, Гражданская война и болезни, то доделал за последние годы Сталин, как злейший из бичей революции. Один Лева знал нас молодыми и участвовал в нашей жизни с тех лет, как знал самого себя. Оставаясь молодым, он как бы стал нашим ровесником».
