огорожена колючей проволокой, натянутой между деревянными столбами. Единственным каменным зданием была кухня. Перед заключенными была поставлена задача возвести лагерные постройки и вырыть два рва вокруг лагеря, чтобы изолировать его от остального мира и предотвратить побеги. Первые построенные сараи предназначались для офицеров, унтер-офицеров и охранников, а также для медицинского пункта. Через два года заключенных наконец разместили в кирпичных бараках длиной около 30 метров и шириной около 15. Первый штатный врач лагеря прибыл на остров Сантьяго только в 1938 году. Его звали Эшмералду Паиш Прата, он проработал в лагере до 1954 года. Его девиз был прост и ясен: «Я здесь не для того, чтобы вас лечить, а для того, чтобы выдавать свидетельства о вашей смерти». Надзорный контингент состоял из 25 агентов ПВДЕ и 75 надзирателей из Анголы. «Лагерь медленной смерти» – так называли Таррафал из-за его удаленности от родины и полной изоляции от местных жителей, из-за плохого питания, нехватки воды, отвратительных гигиенических условий, постоянных инфекционных заболеваний и жестокого обращения с заключенными. «Жизнь политических заключенных в трудовом лагере в Шан Бом протекала в условиях изоляции. Это была медленная смерть в различных ее формах: гражданской, политической, идеологической, а иногда и физической из-за условий содержания, строгости дисциплины, тюремной системы и плохой медицины – всего, что характеризовало репрессивный аппарат этого лагеря». Так писал Виктор Батишта Барруш в своей книге 2009 года «Концентрационные лагеря в Кабо-Верде: Острова как места депортации и тюремного заключения в эпоху Нового государства» (Campos de concentração em Cabo Verde: As ilhas como espaços de deportação e de prisão no Estado Novo).
Скрыть противников от глаз людей, не убивая их, – способ, изобретенный для того, чтобы не слишком тревожить общественное мнение. Заключенный мог написать письмо домой, пусть и под контролем цензуры: это свидетельствовало о том, что он жив, и, по мнению режима, о его потенциальной реинтеграции в общество. Таррафал вскоре был заселен оппозиционерами – социалистами, коммунистами, анархистами, социал-демократами или просто профсоюзными активистами, пацифистами, интеллектуалами и сочувствующими Испанской республике в борьбе против франкистов. Согласно действующему законодательству, политической полиции достаточно было лишь тени подозрения, чтобы отправлять в лагерь людей, виновных не столько в том, что они вредили режиму, сколько в том, что они могли ему навредить. Управление колонией было передано Министерству внутренних дел, а не Министерству юстиции. За перемещение и содержание заключенных отвечали не судебные органы – этим занималась ПВДЕ. Таррафал превратился в своего рода вотчину Министерства внутренних дел, управляемую непосредственно его могущественной рукой – ПВДЕ. Даже Министерство колоний и губернатор Кабо-Верде не могли вмешиваться в дела лагеря. Этот лагерь существует: вот все, что они знали. Вернее, Министерство колоний занималось транспортировкой заключенных (посредством военно-морского флота), но и все.
Самое маленькое и страшное место в концентрационном лагере называлось несколько садистски – «Сковорода» или «Тостер»: «зло человеческое», «кульминация физического и политического насилия над осужденными», как писал Барруш. Это была небольшая (три на три метра) бетонная конструкция с железной бронированной дверью, расположенная поодаль от других зданий, без единого дерева рядом, под открытым солнцем в течение всего дня. Здание было разделено на две камеры с небольшой зарешеченной щелью над дверью. Внутри каждой камеры было только два контейнера: один – с водой, другой – для естественных нужд. Днем жара была удушающей, а ночью в маленьком пространстве было полно комаров и других насекомых, которые мучили заключенных. Вода и хлеб выдавались каждые два дня или реже. Некоторые заключенные проводили внутри этой печи по полтора месяца. Их выводили только раз в три недели (и то ночью), чтобы подстричь бороду, а затем немедленно отправляли обратно.
Лишь с приходом нового директора – капитана Жозе Олегариу Антуниша (с 1940 по 1943 год) – жизнь заключенных улучшилась. Антуниш разрешил им читать книги и играть в футбол, увеличил продовольственные пайки и медицинское обслуживание, позволил принимать лекарства, присланные родственниками, а в «Тостер» теперь отправляли только в крайних случаях. После него, в январе 1943 года, на остров прибыл капитан Филипе де Барруш, который еще больше смягчил ограничения, связанные с содержанием под стражей: он выдал заключенным дозволение читать книги, переданные семьями, – прежде они изымались. Дошло до того, что была открыта настоящая тюремная библиотека, где также проходили занятия музыкой – игра на гитаре, пение фаду – и ставились пьесы. Зрителями были охранники и другие заключенные. Было даже разрешено слушать передачи национального радио, чтобы быть в курсе того, что происходит на родине. Но в 1944 году инспекция – разумеется, секретная – выявила крайнюю распространенность болезней, особенно туберкулеза. В отчете говорилось, что приговоренные к принудительным работам, страдающие туберкулезом, получали только примитивные лекарства (например, раз в год им делали инъекцию кальция). Царили болотная лихорадка и ревматизм – из-за нечеловеческих условий содержания, а также из-за климата.
После амнистии, объявленной в конце Второй мировой войны, в октябре 1945 года, 110 интернированных были освобождены и отправлены обратно в Европу. К 26 января 1954 года, когда тюрьма была освобождена от политических заключенных (правда, лишь временно), в Шан Бом оставалось только 52 заключенных. В концентрационном лагере Таррафал из 340 интернированных политических заключенных погибли 32 человека. Первым был моряк Франсишку Жозе Перейра, который умер в 1937 году; последним, в 1948 году, – Антониу Герра. Среди скончавшихся в лагере были также Бенту Гонсалвиш, секретарь ПКП (умер от болезни 11 сентября 1942 года), и Мариу Каштельяну, последний координатор секретариата Всеобщей конфедерации труда (умер от кишечной лихорадки 12 октября 1940 года). На лагерном кладбище долгое время было 33 могилы – 33-я принадлежала Артуру Сантушу Оливейре, рядовому преступнику, тоже умершему в лагере. Тела были перевезены на родину только в 1978 году и захоронены в мемориале Таррафал на кладбище Сан-Жуан в Лиссабоне.
Таррафал вновь открылся в 1961 году на основании постановления № 18.539 от 17 июня, подписанного тогдашним министром по делам заморских территорий Адриану Морейрой, – как трудовой лагерь Шан Бом для повстанцев, боровшихся за независимость колоний. Концентрационные лагеря для антиколониалистов были также созданы в Миссомбо и Сан-Николау в Анголе, в Машаве и Мадалане в Мозамбике, а также на острове Галиньяш в Гвинее. Трудовой лагерь Шан Бом считался адом даже по сравнению с предыдущим периодом – из-за огромного числа заключенных, находившихся в крайне суровых условиях содержания и недоедающих: строго говоря, всем на них было наплевать. Вместо смертоносной «Сковородки» появилась маленькая Голландия – крошечная камера, 90 на 90 сантиметров в ширину и длину, 1 метр 65 сантиметров в высоту. Ее построили рядом с кухнями – она не только получала тепло от солнца, но и нагревалась от кухонной плиты, а внутри нельзя было ни двигаться, ни стоять. Название «маленькая Голландия» было придумано заключенными. Они произносили его с презрением, намекая на то, что многие жители Кабо-Верде эмигрировали в Нидерланды в поисках лучшей жизни.
Революция гвоздик 25 апреля 1974 года привела к закрытию лагеря в Таррафале, который на тот момент существовал уже 13 лет. Официальной датой закрытия считается 1 мая, когда были освобождены все африканские заключенные. За эти 13 лет в лагере побывали 238 борцов за независимость португальских колоний: 108 ангольцев, 20 кабовердианцев, 100 гвинейцев и 10 человек из других португальских владений. Среди них были Амилкар Кабрал, герой борьбы за независимость Кабо-Верде и Гвинеи-Бисау, Жозе Луандину Виейра и Антониу Жасинту, ангольские поэты, члены Народного движения за освобождение Анголы. Жасинту написал свидетельство о своем суровом заключении в лагере – сборник стихов под названием «Выжить в Таррафале-де-Сантьяго» (Sobreviver em Tarrafal de Santiago). Лагерь Таррафал использовался до 1975 года независимыми властями Кабо-Верде: туда отправляли тех, кто считался пособником колониального репрессивного аппарата.
Я вернулся в Кашиаш впервые после ужасного открытия, сделанного в 1974 году: тогда я стал одним из первых иностранцев, попавших в подземелье этой печально известной тюрьмы португальского режима. Сегодня в саду перед зданием тюрьмы установлена мемориальная доска с надписью: «Я должен пройти через города, как ветер в песках, и открыть все окна, и разорвать все цепи». Это слова, написанные поэтом Мануэлом Алегре для португальской исполнительницы фаду Амалии Родригеш и бразильянки Марии Бетании.
Прошло 45 лет с тех пор, как ветер свободы
