«Все это тяжелым камнем отзывалось во мне», — писал в «Воспоминаниях» Иван Александрович Голышев. Рвение его к учебе заметно поубавилось. «Школьные занятия, при моем отчаянье получить аттестат, мне опостылели», — напишет он потом.
Школу теперь Ваня частенько пропускал, подолгу торчал в большой литографии Логиновых, отца и сына. Василий Иванович Логинов работал в свое время на знаменитой фабрике купцов Ахметье-вых. Ахметьевы начали печатать картинки под Москвой на двух станах еще в XVII веке. Потом гравировальная печатня Ахметьевых, уже на двадцать станов, была за Сухаревой башней. Старший Логинов хорошо изучил картинное производство и открыл свою литографию. Слыл он в Москве лучшим литографом.
Логинов ахнул, узнав от рабочих, что этот мальчонка Голышев постиг почти всю технологию литографского производства и сам оттиснул несколько рисунков. Подивился Логинов пронырливости крепостного крестьянского сына и запретил рабочим пускать подростка в литографию. Секреты литографского дела тогда дорого стоили, да и не хотелось Логинову терять покупателя картинок в лице Александра Кузьмича Голышева.
Запрет только подстегнул любознательность Вани Голышева. Теперь он уже мечтал иметь собственный литографский камень. Денег накопил, а где достать камень — не знал. Спросил у Логинова, тот отмахнулся. Лаврентьева тоже не помогла. С просьбой достать камень мальчик обращался к разным знакомым и малознакомым людям. Давал некоторым деньги, но те и камень не доставали, и денег не возвращали.
Как-то, бродя по Москве, Ваня зашел в захудалую литографию с одной машиной, спросил, нет ли тут лишнего камня.
— А тебе зачем? — поинтересовался хозяин.
— Хочу литографским делом овладеть.
— Молодой, да ранний, — усмехнулся заводчик. — Откуда будешь такой прыткий?.. — подробно расспрашивал он Ваню. — Значит, в отца пошел шустрым. Только, лапоть, литографий-то и в Москве раз-два и обчелся, а ты во Мстёре своей задумал ее завести.
Иван обиделся, но виду не показал и собрался уходить. А разговорчивый хозяин уловил обиду мальчишки, подмигнул своему рабочему и остановил юного предпринимателя:
— Жалко мне тебя, паря, никто ведь тебе камня не продаст, кому охота наживать конкурента, а я тебя пожалею, — так и быть, продам тебе один камешек, да деньги-то у тебя есть ли?
— Есть! — обрадовался Ваня.
Картинщик принес плоский камень, он не был похож на те, какие Иван видывал в литографиях, но ремесленник, заметив сомнение на лице подростка, уверил:
— Что? Думаешь, не тот? Да он просто не отшлифован. Вот отшлифуешь его… — и он дал руководство, что и как надо делать.
Целый месяц мальчик старательно шлифовал купленную драгоценность. Казалось, что камень уже готов, Ваня нарисовал на нем картинку «Иов на гноище» и отправился в литографию Логиновых попросить рабочих, тайком от хозяина, тиснуть рисунок. И тут оказалось, что ему подсунули камень-дикарь, короче — доску для растирания красок. В досаде и отчаянье швырнул Ваня ее об пол и вдребезги разбил. Уже в какой раз его провели! Узнай отец — не только высмеял, но и побил бы: не будь растяпой, работай башкой. И досада осталась на подлость людскую.
Логинов, узнав от рабочих о неудаче младшего Голышева, пожалел мальчонку и сказал, что известковые камни можно купить только в иностранной конторе. Ваня немедленно отправился в иностранную контору и купил наконец настоящий литографский камень. Но дело у него опять не ладилось. Сколь ни оттискивал он рисунок, отпечаток получался плохим.
Тут впору и взрослому впасть в отчаянье. Ваня Голышев, однако, не сдавался. Сразу после занятий в школе он ходил по маленьким, разоряющимся литографиям, искал новые камни, надоедал рабочим: «Почему у меня ничего не получается?» Многие смеялись над ним:
— Оголец! Литография — дело сурьезное. — И отмахивались: — Сопли сперва под носом утри!
Но мальчик не отступал от задуманного. И опять набрел на доброго человека. Один литограф объяснил ему, что дело в шлифовке камня, тут надо иметь большой опыт. Мальчик попросил печатника отшлифовать ему камень за деньги. Тот согласился.
И вот в руках Вани — настоящий, отлично отшлифованный, его собственный литографский камень. И юный художник принялся перерисовывать на него давно полюбившуюся ему картинку «Проспект семи башен в Константинополе». Заморский город манил красотой и таинственностью.
Исполненный на камне рисунок, прежде чем отпечатать, надо было вытравить. У Вани не было для этого ни инструментов, ни химикатов, да и уменье тут тоже требовалось большое. Снова подросток отправился к знакомому услужливому литографу, отдал ему деньги, присланные отцом на учебу в школе, и попросил вытравить рисунок.
«Я был в восторге, когда принесли мне отпечаток, — писал потом Голышев, вспоминая, — хотя он, как первый опыт, не заключал в себе ничего особенного. Это было в 1853 году». Ивану Голышеву только что стукнуло пятнадцать лет.
Как-то Ваня шел по поручению Лаврентьевой в цензуру, которая располагалась в университетской типографии. Подходя к университетской церкви, мальчик увидел большое скопление народа, спросил, в чем дело.
— Писателя Гоголя отпевают.
Гоголевскими «Вием» и «Тарасом Бульбой» Ваня в детстве зачитывался. Слышал потом, что Гоголь живет в Москве у каких-то своих приятелей, но ни разу не встречал его. С трудом протиснулся он в церковь, она была набита битком. В толпе говорили, что Гоголь жил в соседнем с церковью доме, что перед смертью он помешался и сжег свои рукописи.
— Сам генерал-губернатор Закревский у гроба, видишь, малец? — сообщил Ивану словоохотливый незнакомец в распахнутой романовке. — А вокруг-от всё литераторы, дружки, значит, покойного.
Стоял февраль, а гроб писателя был усыпан живыми цветами. Незнакомые Ване люди произносили надгробные речи, все — хвалебные.
— При жизни хвалили б, топерь-то чего?! — сказал осуждающе незнакомец.
Университетские профессора понесли гроб на плечах. Их сменяли литераторы и студенты. И так до самого Данилова монастыря. Траурная процессия растянулась на полверсты…
Вместе с картинками Лаврентьевой Иван процензуро-вал свой «Константинополь», теперь надо было отдать его для печати. И Ваня отправился по Москве в поисках литографии. Удивительно, как этот робкий, совсем еще малолетний провинциальный мальчонка за короткий период перезнакомился чуть ли не со всеми печатниками Москвы, как настойчиво шел к осуществлению своего замысла.
На этот раз Иван нашел небольшую, недавно открывшуюся литографию военного госпиталя. Она выпускала только казенные бумаги, но тайно подрабатывала на частных заказах, делая ярлыки и этикетки. Рабочие согласились оттиснуть картинку настойчивому мальчишке. Ваня купил стопу бумаги и отнес ее, вместе с камнем, в печатню.
