А осенью, в конце октября, когда мы стали чемпионами страны, готовились к поездке в Англию, мы с Сашей Петровым после тренировки пошли в коктейль-холл на улице Горького — взять по порции мороженого. Когда вышли и двинулись вниз по улице к станции метро, увидели идущих навстречу тех самых девушек. И снова я не решился подойти. Проехали под землей до следующей остановки и спохватились: чемоданчики со своей спортивной амуницией оставили в коктейль-холле! Пришлось возвращаться. И тут я сказал Саше: «Она мне очень нравится. Если еще раз их встретим — непременно подойдем!» Взяв свои чемоданчики, выходим из коктейль-холла и — судьба: они.
Мы вежливо поздоровались, представились как футболисты московского «Динамо», сказали, что на днях полетим в Англию. Девушки держались отчужденно, но, услышав о «Динамо», неожиданно спросили: «А есть у вас в команде холостой Женя?»
Позднее оказалось, что мать Леры дружила с женой моего товарища по «Динамо» Василия Трофимова Оксаной. Трофимовы были в гостях у Васильевых, разговор там зашел и обо мне; это Лера перепутала — не Женя, а Костя.
Нет у нас такого Жени, — ответил я. — У нас в «Динамо» я холостой.
Главное — познакомились! Еще через несколько дней, накануне нашего отъезда в Англию, вся команда ужинала в ресторане «Динамо», и мы с Трофимовым пригласили туда Оксану и Леру. Пришли с ними, сели за отдельный столик; нам подали ча^ с пирожными. Я сказал Лере, что постараюсь дать знать о себе из Лондона; взял у нее фотографию (и частенько смотрел на нее, когда оставался один, — и во время английского турне, и после).
Позвонить из Лондона в Москву в 1945 году было не так просто, как сейчас. Я надеялся, что, может быть, удастся через наше посольство или еще как-нибудь. А помог мне в этом телефонном свидании наш радиокомментатор Вадим Синявский. Его «зафрахтовал» как специального корреспондента главный редактор газеты «Московский большевик» (ныне «Московская правда») Семен Давыдович Индурский, рассчитывая получать эксклюзивную информацию о матчах динамовцев в Англии. По моей просьбе Синявский уговорил Индурского пригласить на следующие переговоры Леру. Она явилась в редакцию газеты; Синявский, продиктовав свой репортаж, вручил трубку мне, а Индурский в Москве — Лере. Разговор, хотя и сбивчивый, неловкий, но все же состоялся!
Возвращаемся мы из английского турне, всех встречают: товарищей моих — родня и друзья, меня — только мама… Приехали мы с ней домой; она пироги напекла, стала вспоминать, как соседи жаловались, что я мячом все бью и бью в стену дома; тогда она мне за это стала выговаривать, а я ответил: «Зря сердишься. Слышала, недавно группу футболистов наградили орденами? Когда-нибудь и меня наградят!» Теперь мать поверила, что меня и в самом деле могут когда-нибудь наградить…
А мне не сиделось. Побежал на улицу звонить Лере (в квартире у нас не было телефона). Стоял крепкий декабрьский мороз, и в эту холодину я искал действующий телефон-автомат, что было делом нелегким. Наконец нашел. Звоню: «Почему не встретила?» Она отвечает: «Я хотела поехать встречать, но, когда стали приглашать в автобусы, спросили: «Бескова кто встречает?» — прозвучало: «Мама», и я оказалась лишней».
Я стал уговаривать: «Приезжай сейчас же к нам. Я встречу». Лера слегка поломалась, но согласилась. Я стоял на морозе и впивался взглядом в каждый подходивший трамвай; на третьем по счету она приехала. Я протянул руку, помогая сойти с площадки, осторожно поцеловал в щечку.
Познакомил с мамой, посидели у нас, а ближе к полуночи пошел провожать Леру. И мы чуть ли не через всю Москву в сумасшедший мороз шагали до ее дома в Ананьевском переулке (напротив Института имени Склифосовского). Говорили, говорили… Ноги у нее замерзли до невозможности. Кое-как дошли. Тогда ходили слухи, что в Москве орудует банда «Черная кошка», и они с мамой не отпустили меня обратно, уложили на раскладушке.
Было это 7 декабря 1945 года, а 17 февраля 1946-го мы с Лерой расписались.
Надеюсь, я всю жизнь верен принципам, выработавшимся смолоду: семья — это любовь и дружба, это порядок, прочность, взаимное уважение, домашний уют. Глава семьи берет на себя самое трудное… До золотой свадьбы нам осталось совсем мало лет. Впрочем, можете спросить, что думает по этому поводу Валерия Николаевна, выяснить ее точку зрения.
— Непременно. Именно это и собираюсь сделать.
«И СКАЖУ ПРЯМО: ЛЮБИЛА ЕГО ВСЮ ЖИЗНЬ»
— Тогда, в сорок пятом, мы с подругой часто ходили в сед «Эрмитаж», все спектакли Театра имени Моссовета пересмотрели — с Мордвиновым, Марецкой… К этому времени я уже танцевала в ансамбле Центрального дома культуры железнодорожников, над которым шефствовал Исаак Осипович Дунаевский. Обычно наш ансамбль так и называли ансамблем Дунаевского.
— Извините, Валерия Николаевна, начнем чуть раньше. Как вы оказались в ансамбле Дунаевского? Вы ведь драматическая актриса, окончили ГИТИС.
— Ну, тогда придется совсем сначала. В 1942 году я, школьница, поступила в хореографический кружок Московского Дома пионеров, что находился на улице Стопани. Вела кружок Елена Романовна Россе, чудесный балетмейстер. Мы ездили выступать в воинские части, а поскольку фронт был не так уж далеко от Москвы, то одно время мы танцевали перед бойцами прямо на передовой. У фронтовиков особым успехом пользовался татарский танец, который мы исполняли втроем (кстати, мои тогдашние партнеры по кружку и этому танцу много лет работали потом в Театре имени Станиславского и Немировича-Данченко). Я продолжала учиться в школе, ходила в свободное время на фабрику (на Землянке), где мы укладывали готовые к отправке на фронт косынки — повязки для раненых (такая повязка поддерживала руку). За это на фабрике давали нам хлеб.
Танцевала в пионерском кружке, а ближе к концу войны поступила в ансамбль Дунаевского.
Значит, пришли мы в тот раз в «Эрмитаж», увидели Владимира Аркадьевича Канделаки, подошли поздороваться, передать привет от моей мамы. Владимир Аркадьевич знал меня совсем маленькой. Обратила внимание на одного из парней, которые стояли с ним: интересный такой молодой человек в щегольском макинтоше, в белых с желтым ботинках, какие не очень часто можно было увидеть в то время в Москве. Этот парень почему-то очень пристально на меня смотрел. Но мы раскланялись с Канделаки и ушли. Знакомства не произошло.
Приятельница моей сестры Оксана была замужем за футболистом Василием Трофимовым. С нею была знакома и моя мама. Так что иногда у нас заходил разговор о футболе. Я даже была однажды на матче: играли московские «Крылья Советов» и «Динамо», динамовцы победили со счетом 10:0. Кроме того, моя мама, Елизавета Павловна, была знакома с братьями Старостиными. В общем, мы не были чужды футболу
