Фантазия не забава. Это скорее труд.
И если Саманта представляла себе, как танк, разбив стекло телевизора, врывается в ее дом и оставляет на ковре грязные рубчатые следы, то это не просто игра фантазии.
Это было предвидением — так могло случиться, если кто-то развяжет войну. И девочка боролась, чтобы этого не случилось, искала правду в нашей стране. Правда не всегда лежит на поверхности, к ней надо прокладывать путь самой.
В Ленинграде Саманту постоянно окружали взрослые. Они приветливо улыбались ей, ласкали ее, старались сделать ей приятное. Порой девочке казалось, что она попала в страну родственников, где у нее полно любящих дядей, тетей, бабушек и дедушек. И все-таки Саманта чувствовала себя пленницей взрослых.
Своим радушием взрослые старались уберечь американскую девочку от того, что им самим довелось пережить в годы войны, оградить ее от своих страданий. Сами того не желая, они мешали Саманте пробиться к правде, за которой девочка приехала из-за океана. Но маленькая американка делала для себя все новые важные открытия.
«Люди здесь кажутся мне такими же, как наши соседи, — открывала Саманта. — Они похожи на нас больше, чем я думала».
Дома от Саманты ждали правды. А чтобы открыть правду, надо все пережить самой. Как врачи-ученые прививали себе чуму и холеру, чтобы лучше изучить эти страшные болезни.
И хотя страдания войны давно стали памятью, Саманта упрямо прокладывала к ним путь.
Правда приходит к человеку из сердец друзей.
К Саманте правда пришла из сердца Наташи.
Однажды Саманта сказала подруге:
— Наташа, ты можешь меня похитить?
— Как похитить? — удивилась девочка.
— Ну, не знаешь, что ли? Приходят люди в масках с пистолетами шестого калибра. Хватают тебя. И под угрозой заставляют написать письмо родителям: «Дорогие папа и мама, меня похитили. Не поскупитесь на выкуп».
— Но у меня нет маски, пистолета и мне не надо выкупа! — засмеялась подруга. — И не могу же я похитить собственную подругу!
— Но подруга просит тебя об этом.
— Тогда скажи, зачем тебе это понадобилось?
— Хочу отдохнуть от взрослых, — ответила Сэми. — Они все так усложняют, что ничего не поймешь. Словом, завтра в семь утра…
В это утро Саманта рано встала с постели. Привела себя в порядок. И стала ждать. Ровно в семь часов кто-то тихо поскребся в дверь. Саманта быстро вышла в коридор. Перед ней стояла Наташа — без маски, без пистолета, с расстроенным лицом.
— Что-нибудь случилось? — спросила Саманта.
— Гостиницу осадили корреспонденты. Они ждут тебя. Мы не сможем выйти.
Саманта задумалась. Но только на минуту. В следующее мгновение у нее уже возник свой план.
— Идем! — скомандовала она и зашагала по коридору в другую сторону.
— Ты куда? — удивилась Наташа.
— Кто кого похищает? — усмехнулась Саманта. — Идем! В каждой гостинице есть служебный выход.
И вот уже две подруги спускаются по черной лестнице, ведущей во двор. Снизу доносились громкие голоса и пахло кухней. Мимо девочек проходили люди в белых халатах и поварских колпаках. На всякий случай Саманта приветливо улыбалась им. Так девочки очутились во дворе.
Двор был узким и тесным. В нем стояли машины-фургоны, в каких развозят продукты.
— Раз есть машины, значит, есть ворота, — тихо шепнула подруге Саманта. — А теперь представь себе, что мы узники и совершаем побег из замка.
Наташа только улыбнулась в ответ.
Одна машина тронулась с места и медленно двинулась к воротам.
Две беглянки последовали за ней. Машина въехала в похожую на тоннель темную подворотню. Прижимаясь к стене тоннеля, девочки зашагали рядом. Створки ворот распахнулись, и тоннель сразу заполнился светом.
Пока пожилой вахтер проверял у шофера документы, девочки протиснулись к выходу.
И вот желанная свобода!
Девочки выбежали на улицу и оглянулись. У входа в гостиницу, направив на дверь-вертушку объективы, стояли репортеры и операторы. Осада гостиницы «Европейская» продолжалась.
— Вот я тебя похитила. Что будем делать? — спросила Наташа, шагая рядом с подругой.
— Ты не знаешь, почему взрослые скрывают от меня правду о войне?
— Жалеют тебя, наверное, — простодушно ответила Наташа.
— Я слышала, у вас была блокада. Но я не представляю себе, что это такое… блокада.
Наташа внимательно посмотрела на подругу.
— Ты же побывала на стороне, «особенно опасной при артобстреле».
— Разве блокада — это только опасная сторона?
— Это, когда опасная… вся жизнь, — задумчиво сказала Наташа. — Я не пережила блокаду, но все мои близкие, весь мой город…
Некоторое время подруги молча стояли перед домом с кариатидами. Потом Наташа крепко сжала руку подруги и решительно сказала:
— Идем.
И они пошли в далекое — в чужое далекое, как в свое.
Очень трудно заставить машину времени завертеть колесо в обратном направлении. Очень трудно из настоящего шагнуть в прошлое — все пути в минувший день кажутся перекрытыми. Но преграды не должны останавливать тех, кто полон решимости.
Ступенька за ступенькой Наташа вела свою подругу в годы войны.
— Этот дом был ранен на войне. Но выжил… — говорила она, словно была очевидцем далеких событий. — И соседний дом был на войне. И вся эта улица… и весь город был на войне. Не сдался в плен. Выстоял.
— Покажи мне хоть один осколочек войны, — вдруг попросила подругу Саманта, — чтобы легче было поверить.
Наташа задумалась. Потом она сказала:
— Идем ко мне домой, я покажу тебе… осколочек.
И они зашагали в сторону Васильевского острова.
Дома девочки сели за стол, и Наташа положила перед Самантой листок бумаги. Он был серый и, если провести по нему подушечками пальцев, шершавый. На листке было что-то написано, чернила выгорели и как бы поржавели.
— Где же осколок? — удивилась Саманта. — Он должен быть железным и тяжелым.
— Этот листок тоже тяжелый, — сказала Наташа. — Тяжеленный.
— Это донесение разведки? Шифр, добытый во вражеском штабе? — допытывалась Саманта.
— Нет. Это школьный табель моей бабушки. А цифры — отметки. Все пятерки. Только одна четверочка.
— Я тоже учусь хорошо, — недоумевая, сказала Саманта.
— Но когда училась моя бабушка, рядом горели дома. Рвались снаряды…
Я представляю себе, как подруги сидели одна против другой, а между ними на столе лежал листок серой оберточной бумаги с пятерками, заработанными бабушкой в огне и холоде блокадного города. За стихи, выученные под бомбежкой. За примеры, решенные во время мучительного приступа голода. За сочинения, написанные при свете коптилки…
