будет какой угодно, но только не скучной. Так оно и случилось. В связи с нестабильной политической ситуацией в Панаме этот брак всю жизнь доставлял Марго массу хлопот, однажды она даже на сутки попала в тюрьму, обвиненная в причастности к планировавшемуся государственному перевороту. А спустя десять лет после свадьбы ее супруг стал жертвой покушения и остался парализованным до конца жизни. Расходы на его лечение «съели» большую часть состояния Фонтейн.
В начале шестидесятых Фонтейн уже перевалило за сорок. Она была мировой знаменитостью и уже подумывала уйти со сцены. Но все медлила, медлила, откладывала…
И вот теперь, услышав о Нурееве, прима выразила желание осторожно познакомиться с «этим русским парнем». Она сразу поняла, что Нуреев станет сенсацией следующих нескольких лет, и перед ней встал выбор: презрев свой далеко уже не юный возраст, рискнуть и вскочить в уходящий поезд, либо, как и планировалось, чинно и благородно уйти на покой.
Марго понимала, что, пригласив к себе в партнеры молодого и бесшабашного танцовщика, она здорово рискует: его молодость и темперамент могут оттенить ее уже немолодой для балерины возраст. «Буду как старая овца рядом с ягненком», – невесело шутила она. Поэтому на своем бенефисе Фонтейн захотела вначале посмотреть на его танец и манеру обращения с партнершей.
Рудольф в то время находился в Копенгагене, у Веры Волковой. Он вспоминал: «В тот вечер, когда я был в доме у Веры Волковой, в соседней комнате вдруг зазвонил телефон. Вера подошла к телефону и сказала, что звонят из Лондона, вызывают меня. Я никого не знал в Англии. Кто же это мог быть?
В трубке раздался тихий, спокойный голос – ничего впечатляющего. «Говорит Марго Фонтейн. Не станцуете ли вы на моем гала-концерте в Лондоне? Концерт состоится в октябре в Друри-Лейн» [52].
Тогда Нуреев еще ни разу не видел Фонтейн танцующей, но имя ее знал хорошо, и поэтому сразу же согласился. Тем более что приглашали его танцевать не где-нибудь, а в Друри-Лейн, который считается старейшим театром Лондона. Он был основан еще в середине XVII века!
Рудольф сам выбрал музыку для своего соло. Это была «Трагическая поэма» Александра Скрябина, произведение сложное и очень русское. Она является средней частью трилогии, причем первая часть называется «Сатанинской поэмой», а третья – «Божественной». Несмотря на название («трагическая») произведение написано в си-бемоль мажоре, и как можно судить, речь в этом музыкальном произведении идет о человеческом мире, о поиске себя, об одиночестве, о борьбе, которая сопровождает всю жизнь человека-творца. Эти мотивы были созвучны и близки Нурееву. «Он метался по сцене, как лев в клетке, разрывающий свои оковы», – вспоминал критик Клив Барнс. В начале танца плечи Нуреева были прикрыты алой накидкой, но затем он сбрасывал ее, к восторгу английской публики. Зрители неистовствовали и требовали повторить вариацию на бис.
«Нуреев метнулся на авансцену и завертелся в каскаде дьявольски стремительных пируэтов. Но неизгладимое впечатление осталось даже не от виртуозности танцовщика, а от его артистического темперамента и драматизма. Никто не смог остаться равнодушным к горящему в его глазах пламени, к той невероятной энергии, которая обещала еще более волнующие впечатления», – вспоминал один из зрителей. Публике импонировало даже его неумение рассчитывать силы, то, что он делал все немного чересчур; это выглядело не как недостаток умения, а как проявление слишком бурного темперамента.
В одной из сцен зрителям показалось, что Нуреев, не рассчитав прыжка, чуть не упал в оркестровую яму. Потом об этом писали газеты. Но на самом деле такова была задумка постановщика – замечательного Фредерика Аштона. Это он попросил Нуреева надеть плащ, уйти в дальний конец студии, а потом побежать очень быстро к авансцене, остановившись на самом краю.
По всей видимости, на Марго Фонтейн выступление Нуреева произвело сильное впечатление, и через некоторое время она захотела попробовать дуэт с ним.
Начались репетиции. И тут он снова показал свой характер! «А Вы на самом деле великая балерина? Что-то не заметил… Докажите!» – подначивал он свою уже немолодую партнершу. Такой наглости Марго снести не могла, и перестав щадить себя, принялась доказывать этому нахалу, на что она способна – и в ответ встретила его восхищенный взгляд. Обдумав все за и против, Марго Фонтейн посчитала эту пробу удачной и продолжила работу. Хотя это было непросто! Ругани и ссор было еще много, не умевший владеть собой Нуреев раздражался и называл их работу «дерьмом», в ответ Марго всегда улыбалась и самым медовым тоном просила уточнить, в каком именно месте она – «дерьмо», чтобы она могла это исправить. Избранная ей тактика гасила эмоции партнера, и работа продолжалась.
Сам же Нуреев был от своей партнерши в восторге: «Практичная и веселая Марго взяла меня под свое крылышко, заставила меня “расслабиться” (она сказала мне, что я первый русский, которого она видела смеющимся). Она позволила мне жить своей жизнью, как мне нравилось. Она меня поняла совершенно» [53].
Центром мировой моды и музыкальной культуры в 60–70-е годы XX века был Лондон, не Париж. В те годы он получил прозвище «свингующий», а слово «свинг» означает одновременно как ритмический рисунок, употребляемый в джазе, так и обмен сексуальными партнерами между парами. Недаром лозунг популярного тогда движения хиппи звучал как «занимайтесь любовью, а не войной!».
А войны хватало с избытком! Но несмотря на то что опасность ядерного конфликта была вполне реальной, несмотря на Карибский кризис и кровопролитие во Вьетнаме, то был период оптимизма и гедонизма, культурной и сексуальной революций.
Именно Англия подарила миру «Битлз» и Джимми Хендрикса, актрису Джин Шримптон и худенькую как тростинка манекенщицу Твигги, демонстрировавшую обтягивающие водолазки и мини-юбки от Мэри Куант. Белые гольфы, платья-сарафаны, клетчатые костюмы, мальчишеские стрижки и накладные ресницы – все это приходило на смену устаревшему и такому буржуазному стилю нью-люк, предложенному Кристианом Диором.
Сердцем свингующего Лондона были улицы в Сохо – Кингз-роуд и Карнаби-стрит. Сутки напролет там было оживленно и весело, играла музыка и светились витрины бутиков, где можно было не просто сделать покупку, но и отвлечься от ежедневной рутины.
Молодые люди носили банданы, яркие рубашки с большими острыми воротниками, обтягивающие брюки-клеш и крупные блестящие украшения.
Увы, оптимизм шестидесятых быстро пошел на спад: молодежь того периода потребляла слишком много психотропных веществ, а в прессе регулярно появлялись известия о смерти звезд от передозировки.
Конечно, Лондон ошеломил Нуреева! И хотя его искусство было далеко не массовым, но он тоже стал частью свингующего Лондона. Он полюбил этот город,
