И лишь после этого должна была наступить очередь Багратиона. Не случайно в письме Багратиону 3 августа Суворов настаивал: «…извольте уже оставаться под приятным вам Нови впредь до рассмотрения»40. Последнее можно понимать как знакомое нам выражение: «Ну а там видно будет!»
Французы устояли под натиском Края и даже погнали его с холмов, но в начале австрийской атаки пуля егеря поразила Жубера. Его привезли в Нови, там он и умер. Моро принял на себя командование армией. Край атаковал вновь, но неудачно. Французы тем не менее в долину не спускались, хотя стали чаще обстреливать позиции союзников.
Тем временем Суворов находился не на поле боя, а в тылу, в Поцоло-Формигаро, и, казалось, бездействовал, что для него было в высшей степени странно. Не отвечал он и на получаемые с места сражения депеши. Багратион в 1805 году вспоминал: «Я имел приказание выманить неприятеля из гор на плоскость и тихо оттягивал назад к боевой линии. Французы напирали сильно, и их подчивали мои егеря порядком. Три раза, один за другим, я посылал к Александру Васильевичу своих адъютантов и ординарцев с донесением о ходе сражения и, наконец, послал с просьбою о позволении начать натиск (это подтверждает мысль о директиве Багратиону не вмешиваться до приказа в дело. — Е. А.), но посланные мои не возвращались; неприятель, заняв довольное пространство места, мною ему данного, остановился (французы осторожничали и на равнину не шли. — Е. А.), производил с стрелками моими сильную ружейную и пушечную пальбу. Все это заставило меня ехать к самому Александру Васильевичу, один из посланных мною встретился мне на пути, доносил: “Граф спит, завернувшись в плащ”. Что бы это значило? — подумал я, помилуй Бог, уж жив ли он? — и ускорил бег моей лошади. Впереди корпуса Видима Христофоровича (Дерфельдена. — Е. А.) стоял круг генералов, я к ним, и вижу невдалеке: Дивный лежит, закутавшись в плащ. Лишь в ответ Дерфельдену сказал я одно слово, как Александр Васильевич откинул с себя плащ, вскочил на ноги, сказал: “Помилуй Бог! Заснул, крепко заснул… пора!” А он, по-видимому, не спал, а вслушивался в слова господ генералов и приезжающих с битвы адъютантов и обдумывал о предстоящем деле. Расспросив меня наскоро о ходе сражения и взглянув на позицию неприятеля, он ту ж минуту повелел мне и Милорадовичу вступить в бой»41. Думаю, что прав не Багратион, а Н. А. Орлов: Суворов не «обдумывал о предстоящем деле», а попросту ждал, чтобы убедиться в том, что ббльшая часть войск Жубера здесь. Уверившись в этом, он дал приказ войскам Багратиона (5,7 тысячи человек), Милорадовича (3,7 тысячи) и Дерфельдена (6,1 тысячи) наступать. Такой же приказ был отдан и Краю. Атака колонны Багратиона, развивавшаяся поначалу удачно (он хорошо знал окрестности Нови), захлебнулась у невысокой городской стены. Французы, укрытые складками местности и строениями, расстреливали колонну, не давая ей развернуться. С большими потерями Багратион отступил от Нови, да еще в тот момент подвергся фланговому удару дивизии генерала П. Ж. Ватреня. Вообще, в этой битве французы проявили все свои замечательные качества — стойкость и мужество перед лицом превосходящего противника, умение виртуозно обороняться в городских условиях, а когда натиск усталого противника стихал, наносить контрудары во фланг.
Суворов подбросил в костер битвы новые дрова — войска Дерфельдена. Французы отступили к гребню холмов в окрестностях Нови, но там снова отбили атаку русских и австрийцев. В полдень Суворов приказал войскам отойти на отдых — жара стояла страшная, бой продолжался девять часов. Противники устали, но у французов уже не оставалось резервов, а Суворов располагал резервом (Мелас и Розенберг). М. Ф. Б. Мелас с его девятью тысячами солдат и решил судьбу сражения, ибо Суворов сумел сосредоточить на ударном направлении силы, вдвое превосходящие французов. Около шести часов вечера французы начали поспешно отступать. У местечка Пастурана в их рядах началась паника, в разгоревшемся скоротечном бою были пленены раненые французские генералы — два будущих маршала и пэра Франции Д. Периньон и А. Ф. Э. Груши — тот самый, которого так тщетно будет ждать Наполеон на поле Ватерлоо в 1815 году. В итоге Багратион все-таки ворвался в город, а затем, как отчитывался он Дерфельдену, «с войсками перешли мы сквозь город до самых гор, где, подкрепляя меня, ваше высокопревосходительство приказали ударить на него штыками так быстро, что неприятель, видя свою гибель, бросил свои укрепления и зачал ретироваться»42. Однако ночью вспыхнуло сражение в самом Нови — несколько сот французов спрятались в домах республиканцев и ночью пытались прорваться, но были все уничтожены, а город в наказание подвергся разграблению. Французы потеряли от трети до половины армии, в том числе 6500 убитых и раненых и 4600 пленных, а также почти всю артиллерию. Из союзников больше всех пострадал Край. Из 27 тысяч человек он недосчитался 5200 человек, русские войска потеряли почти 2 тысячи человек43. «Мрак ночи, — цветисто писал Суворов своему государю, — покрыл позор врагов, но слава победы, дарованная Всевышним оружию Твоему, Великий государь, озарится навеки лучезарным немерцаемым светом». В этой реляции о сражении, посланной в Петербург, Суворов вновь хвалил Багратиона, отмечая его «неустрашимую храбрость», и князь Петр получил алмазные знаки к ордену Святого Александра Невского.
Громкая победа с восторгом была встречена в Петербурге. Павел написал Суворову: «Вы поставили себя свыше награждения» и пожаловал ему исключительное право, чтобы армия (даже в присутствии государя) отдавала бы ему «все воинские почести, подобно отдаваемым Его императорскому величеству». Но у Павла была про запас еще одна, высшая награда… Войска отошли к Асти — проклятая цитадель близлежащей Тортоны все еще сопротивлялась. Три недели Суворов прожил в Асти, пожиная плоды всеобщего восхищения и позволяя себе расслабляться в свойственной ему экстравагантной манере: паясничал, пел финские народные песни, жестоко шутил над гостями…
Шум, слышный с гор
Победа союзников была полной, но неприятеля не преследовали, хотя Моро уже намеревался эвакуировать свои силы в Ниццу, чтобы не быть запертым в Генуэзской Ривьере. Суворов за разбитыми французами не пошел. Хотя в памятном для советской истории Рапалло к побережью вышел крупный отряд австрийцев, но он был отозван в Тоскану. В том, что союзники не преследовали Моро и не добили его войска, сказались и отсутствие провианта, и общая усталость войск, и острый конфликт Суворова с венским гофкригсратом, приведший к тому, что австрийские генералы, получая приказы прямо из Вены, фактически не подчинялись Суворову.
