Здесь вам не равнина, здесь климат иной. Армия выступила из Алессандрии двумя колоннами 28 августа и двинулась к видневшимся на востоке горам. Как вспоминал участник похода, «вдали рисовались оне, как громоносные тучи, чем ближе подходили мы к ним, тем яснее нам оне обозначались, а на третьем переходе мы в них врезались. Горная дорога чем далее, тем более становилась затруднительною и наконец обратилась в широкую тропу: близм. Белинсоны (Ъеллинцона. — Е. А.) горы пред нами стали кругом во всем своем величии. Это была громадная, непрерываемая цепь гор, хребет которых уходил в небеса. Нам падало на ум, что, переходя их, мы должны будем биться с врагом сильным, знакомым с местностями, терпеть голод и переносить все трудности пути по горным, козьим тропам, сносить холод и чичер (холодный ветер с дождем. — Е. А.), переходить вброд быстротоки, лезть на скалы, горы, по местам, не видавшим на себе ноги швейцара-охотника, и спускаться вниз кубарем или на родимых салазках (то есть на заду. — Е. А.) и тогда же бить сильного врага, вязнуть в грязи или в снегу и быть под дождем, ливнем, сеянцем… Так эти горы нам предсказывали. И правду сказать, сердце-вещун не обмануло нас… Чем дальше шли мы от Александрии к Швейцарии, тем более климат изменялся: делалось суровее, пасмурнее, холоднее, слишком часто мочил нас, и крепко мочил, дождичек, с пронзительным холодным ветром. С переменою климата и жители проходимых нами мест изменялись: города, местечки и селения постройкою были хуже италианских, но люди в движениях своих были проворнее италианцев, крупнее ростом и благообразнее в лице — так мне казалось…». Грозный вид гор пуга/, а ежечасно менявшиеся горные пейзажи завораживали. Много лет спустя, в 1809 году, Багратион, рапортуя о победе при Рассевате на Дунае, неожиданно изменит сухому стилю военного рапорта и напишет: «Пространство земли от самого местечка Черновод до местечка Рассеват представляет картину приятнейшую оку человеческому, уподобляющуюся восхительным видам Швейцарии, но вместе с тем на каждом шагу рождающую, так сказать, непреоборимые препоны, препятствующие проходу войск…»" И война в этих условиях была иной, чем на равнине. Горная война — вообще особый вид военных действий со своими законами, а для тогдашних армий, привыкших к линейной тактике, война в горах доставляпа особую трудность. Лучше всех в горах действовали егеря, привыкшие к рассыпному строю, да вездесущие казаки. Перед вступлением в горы, 9 сентября 1799 года, Суворов издал особые правила движения колонн и ведения военных действий в горах. В них подробно объяснялось, как следует двигаться по горным тропам, чтобы не создавать затруднений идущим следом. Ранее Суворову не приходилось воевать в горах, но его наставления тонко учитывали специфику местности: «Для овладения горою, неприятелем занимаемою, должно соразмерно ширине оной, взводом ли, ротою, или и более рассыпясь, лезть на вершину, прочие же баталионы во сте шагов следуют (то есть вне зоны огня. — Е. А.), а в кривизнах гор, где неприятельские выстрелы не вредны, можно отдохнуть, и потом снова идти вперед. Единою только твердою и непоколебимою подпорою колонны можно придать мужества и храбрости порознь рассеянным стрелкам, которые ежели бы по сильному неприятельскому отпору и не в состоянии были далее идти, но должна колонна, не сделав ни одного выстрела, с великим стремлением достигнуть вершины горы и штыками на неприятеля ударить… Одною стрельбою никаким возвышением овладеть не можно, ибо стоящий на оной неприятель весьма мало вредим. Выстрелы большею частию на вышину не доходят или перелетают через, напротив же того с вышины вниз стрельба гораздо цельнее, и для того стараться как наискорее достигнуть вершины, дабы не находиться долго под выстрелами и тем бы менее быть вредиму. Само по себе разумеется, что не нужно на гору фронтом взходить, когда боковыми сторонами оную обойти можно. Если неприятель умедлит овладеть возвышением гор, то должно на оные поспешно взлезть и на неприятеля сверху штыками и выстрелами действовать»48. И все равно, русским солдатам было много труднее воевать в горах, чем французам, уже имевшим к этому времени опыт военных действий в Альпах и даже снаряженным специальной обувью. К тому же русской армии большую часть времени приходилось наступать снизу вверх, на позиции противника, занимавшего перевалы и дефиле. Трудны были и вообще условия существования в горах, на непривычных высотах, с изменчивой погодой, неустойчивым климатом. Капитан Грязев писал, что во время боя «иногда действие прерываемо было бродившими облаками, на нас спускавшимися или проходившими над нашими головами и скрывавшими от нас своею непроницаемостью врагов наших, равным образом и серный дым, от стрельбы происходивший, спираясь в густоте поднебесного воздуха, темнил его и разделял нас друг от друга». Испытания в горах даже привычным к войне людям казались необычными. Грязев пишет, что после взятия Сен-Готарда и спуска в долину солдаты и офицеры рухнули как подкошенные на первом же пологом склоне альпийского луга: «Такое необыкновенное напряжение, которое в жару самого действия казалось неприметным и обыкновенным, столь ослабило нас, что мы вне себя бросились на землю и не скоро могли опомниться, что происходило и что происходит с нами. Мы не могли без сердечного содрогания вспомнить, какие опасности, какие ужасы и сколько смертей протекли мы на сем страшном пути, устланном трупами и обагренном кровию наших соотечественников и нечестивых врагов»49. Но человек привыкает ко всему, и постепенно суворовские солдаты освоились и с войной в горах…
Четвертого сентября войска Суворова, делая в день по 60–70 верст, прибыли в Таверно, что под Лугано. Тут выяснилось, что австрийцы поставили русской армии из 1430 обещанных мулов только 650. Мулы были необходимы для перевозки провианта (непривычных русскому солдату белых, пшеничных сухарей), а также боеприпасов. Войска встали на бивак и простояли на месте четыре дня. Солдаты привели себя в порядок, отдохнули. Может быть, впервые за всю кампанию они шли налегке — ни громоздких обозов, ни верховых лошадей, ни борзых собак, ни офицерских и солдатских жен, тащившихся по дорогам следом, — впереди были горы. Мулов так и не было. Суворов иронизировал: «Нет лошаков, нет лошадей, есть Тугут, и горы, и пропасти». По совету великого князя Константина Павловича Суворов приказал спешить 1500 казаков и на их лошадей привязать вьюки. По своему обычаю Суворов внимательно наблюдал за армией. У него была странная для генералов привычка. Он незаметно отрывался от колонны, уезжал вперед, ложился в винограднике и долго смотрел на проходящие войска, а потом внезапно выезжал на дорогу и заводил разговоры с солдатами: «Вот там (указывая на северную сторону, на горы) безбожники-французы, их мы будем бить по-русски… Горы велики, есть пропасти, есть водотоки, а мы их перейдем-перелетим, мы — русские! Бог нами водит. Лезши в горы, одне стрелки стреляй по головам врага — стреляй редко, да метко! А прочие шибко лезь в россыпь. Взлезли — бей-коли-гони — не давай отдыху! Просящим — пощада — грех напрасно убивать. Везде фронт! Помилуй Бог, мы — русские! Богу молимся — он нам и помощник; царю служим — он на нас и надеется и нас любит, и нас наградит он словом ласковым, чудо-богатыри! Чада Павловы! Кого из нас убьют — Царство небесное! Церковь Бога молит. Останемся живы — нам честь, нам слава, слава, слава!»5"
