Но больше всего на положение русских в Италии повлияли известия о победах французской армии генерала (позже маршала) А. Массены над австрийцами в Швейцарии. При удачном обороте дел в Швейцарии Массена реально угрожал Милану и австрийским владениям. Поэтому в Вене сочли, что мавр свое дело в Апеннинах сделал и пора перебросить его на новый фронт — в Альпы. Суворов явно не хотел покидать Италию, он тщетно предлагал продолжить операции по занятию Ривьеры, напирал на то, что без взятия союзниками блокированных крепостей нельзя спать спокойно, и вообще «с потерею Италии нет возможности завоевать Швейцарию». Он писал, что сами русские войска действовать не могут — всеми необходимыми запасами их снабжают австрийцы. Но император Франц был неумолим — собирайтесь и ступайте в Швейцарию, туда, к Цюриху, подходит из России корпус генерала А. М. Римского-Корсакова. При этом почти одновременно австрийцы (эрцгерцог Карл) начали эвакуацию своих войск из Швейцарии, перебрасывая их в Германию. Суворов писал 19 августа английскому представителю союзников В. Викгаму: «Я настолько удивлен намерением эрцгерцога Карла, о котором вы мне только что сообщили, — немедленно отвести императорско-королевскую армию вплоть до Швабии из Швейцарии, наводненной в настоящий момент неприятелем, с целью возложить всю оборону ее на малочисленные войска Корсакова…» В донесении Францу Суворов настаивал на сохранении австрийских войск в Швейцарии. Но сказано об этом было весьма обидно для Вены: «Не могу не заметить… что пока я, вступив в Швейцарию, не выброшу оттуда полностью неприятеля, который намерен совершить нападение на нас, нечего и думать о выводе императорско-королевских войск из Швейцарии, тем более что, согласно вашему распоряжению эрцгерцогу Карлу, также только тогда следует покинуть Швейцарию, когда будут полностью отражен неприятель и восстановлены позиции объединенной армии». Далее он писал, что отзыв корпуса генерала Готце (из армии эрцгерцога Карла) должен произойти не раньше, чем в Швейцарию придет подкрепление — баварские войска и швейцарские добровольцы: «Только это сможет обеспечить российской императорской армии ту самостоятельность, которая совершенно необходима ей для дальнейших операций»44. Это голос не просителя, а уверенного в себе воина. А проблема была серьезной: Суворов вел 21 тысячу человек, у Римского-Корсакова было 24 тысячи, принц Конде должен был привести 5 тысяч, итого — 50 тысяч. У австрийского генерала Готце было 22 тысячи штыков, но по приходе Суворова он, как и было предусмотрено в Вене, уходил в Германию. Оставшимся войскам противостояла отличная армия генерала Массены (более 84 тысяч человек). То, что французы умеют воевать, Суворов уже понял на полях Италии.
Таким образом, оказалось, что осенью в горах интересы Австрийской империи должны были защищать от французов русские с помощью незначительных сил швейцарцев и баварцев. Да и интересы эти были не совсем понятны русскому правительству. Не раз и не два австрийцы пытались договориться с Францией, так что особенно доверять им не следовало. Император Павел во всем верил Суворову, видел происходящее его глазами и одобрял все его действия — в конце концов, именно Суворов добивался блистательных побед! В одном из писем государь писал: «Верьте, что я знаю цену вам». В секретном рескрипте от 31 июля Павел рекомендовал соблюдать предосторожности, не доверять австрийцам и если вдруг станет известно о сепаратных переговорах союзников с французами, немедленно соединить все русские войска и двигаться в Швейцарию.
«Мужайтесь, князь Александр Васильевич!»
В начале Швейцарского похода царь послал Суворову рескрипт, дающий фельдмаршалу огромные полномочия: Суворов мог либо оставаться в Швейцарии и продолжать войну, либо возвратиться домой. Император тепло завершал свой указ: «Мужайтесь, князь Александр Васильевич, и идите на труды, аки на победы, живите с Ботом и со славою». Одновременно Вена была уведомлена, что отныне Суворов действует независимо от австрийского командования. В рескрипте Павла было с упреком сказано союзнику: «Весьма желаю, чтобы император Римский один торжествовал над своими врагами или чтобы он снова убедился в той истине, сколь простой и осьмилетним опытом доказанной, что для низложения врага, бывшего уже раз у самых ворот Вены, необходимы между союзниками единодушие, правдивость и в особенности искренность». Ростопчин передал волю императора Суворову: «Государю угодно было бы, чтобы вы, по выходе из Италии, попросили абшида (отставки. — Е. А.) от римского императора; зачем вам носить мундир столь несправедливого против вас государя»45 Но совершенно разорвать с австрийцами Суворов не мог — все обеспечение припасами и продовольствием он получал от союзников, да и честолюбие не позволяло ему просто двинуться через Швейцарию домой — он шел в Швейцарию воевать и для этого составил план общего наступления на французов: «Около 100 000 австрийцев и русских должны наискорейшим образом покончить со всей Швейцарией, чтобы сообща проложить твердую дорогу для задушения гидры (революции. — Е. Л.)»46.
Суворов составил общий план действий — по-суворовски смелый и решительный. Фельдмаршал намеревался двигаться через труднодоступный перевал Сен-Готард с тем, чтобы кратчайшим путем через горы спуститься в долину реки Рейссы, соединиться с корпусом австрийского генерала Ауффенберга, затем вместе двинуться через горный район Швиц и выйти в тыл расположения армии Массены у Цюриха, которую с фронта будут сдерживать (а лучше побеждать) корпуса Римского-Корсакова и Готце. Другой корпус австрийского фельдмаршала-лейтенанта Линкена свяжет руки отдельным корпусам французов, действовавшим в этом районе. Так, общими усилиями, Массена изгонялся из Швейцарии. План этот казался реалистичным и выполнимым при хорошей организации и согласованности действий всех названных выше корпусов. Но, увы! В этом-то и была слабость диспозиции Суворова…
«Завтре выступаю в поход»
Этими словами кончалось донесение Суворова Павлу из Асти от 27 августа 1799 года. Тогда же Суворов известил Римского-Корсакова, что идет на соединение с ним через перевал Сен-Бернар и что нужно готовить войска к военным действиям и упражняться «чаще в действии холодным оружием, то есть штыками и саблями в три линии». Он сдал командование Меласу, потом задержался на время сдачи Тортоны, которая, наконец, капитулировала. В те же дни Суворов написал истинно джентльменское обращение к австрийской армии — своим боевым товарищам, с благодарностью «за усердие и деятельность (генералов)… за примерную храбрость пред неприятелем (офицеров)… за неизменное мужество, храбрость и непоколебимость, с которым одержали они под начальством моим столько незабвенных побед (солдат)… Никогда не забуду храбрых австрийцев, которые почтили меня своею доверенностию и любовью, воинов победоносных, соделавших и меня победителем. СУВОРОВ». Блестящий пример благородства, великодушия и чести! Действительно, заслуга австрийцев в разгроме французов огромна. Они так же отважно, как и русские, шли в огонь, а без их регулярной кавалерии (у русских были только казаки) победы были бы невозможны. Даже после неудачного Швейцарского похода Суворов не изменил своего мнения: «На австрийские войска я не имею причины жаловаться». Да и то: бывшие с русскими (хотя и незначительные) австрийские отряды сражались отменно. Одно дело — политики с их нечистой игрой и мытьем грязных рук в грязной воде, а другое — воины-профессионалы с их честью, достоинством, чувством боевого братства.
