— Значит, ухо надо держать востро, — предупредил Щаденко. — Враг коварен.
И только мы закончили этот разговор, как разведка донесла: со стороны казачьих хуторов идут на слободу в наступление белогвардейцы.
Из-за речки, где зеленеют купы садов, ударило орудие. С протяжным свистом снаряд взвыл над крышами хат и в самой гуще дворов вымахнул огромный столб дыма, подняв на воздух чью-то крышу. Наши цепи развернулись и побежали на окраину слободы. На нас с трех сторон, растянувшись жидкой цепочкой, шли в наступление белоказаки.
— Окружают, — угрюмо бросил Щаденко, напряженно наблюдая в бинокль. — Литвинов, ко мне... Передай командиру батальона Новодранову, пусть живо выходит на северную окраину. Сюда пару пулеметов. Тачанку — к садам.
Невысокого роста, быстрый, подвижный Тимофей Литвинов на мгновение задержал руку у козырька выцветшей фуражки, крикнул «Есть!» и исчез в лабиринте улиц.
Бой разгорался. Не располагая точными данными о численности красногвардейцев, мятежники пытались с ходу ворваться в Скосырскую и смять нас в коротком рукопашном бою. Но, напоровшись на пулеметы, отхлынули, скрылись в ближней балке, чтобы кинуться потом со стороны садов. Вот уже бегут навстречу друг другу, сближаются цепи — наша и белоказачья. На пустующих, поросших бурьяном старых левадах встретились — началась рукопашная. Она закончилась бегством неприятеля.
Отбиты атаки и в другом конце села. План противника не удался.
С приездом Щаденко в Скосырскую работа по организации отряда закипела вовсю. Сюда шли и ехали люди с ближних и дальних хуторов, просили принять в ряды бойцов. В хутор пробирались нередко прекрасно организованные, обученные красногвардейские отряды, возглавляемые бывшими солдатами-фронтовиками.
Только с наступлением лета волна добровольцев резко пошла на убыль — подходила страдная пора на полях.
Крестьяне большинства окружающих сел успели осуществить постановления органов Советской власти и своевременно разделили помещичьи земли. Наконец-то сбылась их вековая мечта!
С огромным рвением и трудолюбием обрабатывали они эту землю. И весна и лето выпали благоприятные — с дождями, тихие. Хлеба удались на славу — тучные, густые. Зайдешь на загонку, словно в реку забредешь. Волнуется, катит золотистыми переливами под дуновением ветерка озимая пшеница, готовится выбросить колос яровая. Выйдешь в поле — душа не нарадуется: льнут к натруженным рукам ласковые колосья, пахнет хлебным цветом, васильками, дурманящими запахами разнотравья. А на целинных загонах токуют сторожкие стрепета, в хлебных зарослях бьют перепела, и музыка их голосов напоминает усталому воину приятные слова: «Спать пора, спать пора».
Ну как тут бросишь это раздолье? На кого оставишь хозяйство?
— Конешное дело, комиссары правду кажут про контру всякую, и воевать с ней нужно, но... а хозяйство как же? — мнется порой бедный казак, не в силах решить вопрос: убирать урожай или брать в руки оружие.
— Товарищ начальник, — все чаще и чаще стали обращаться крестьяне к командирам, когда речь шла о записи добровольцами в ряды Красной Армии, — не можно ли погодить трошки? Недельку — две. А? Самое ж дорогое подошло — хлебушко.
Суровые, непреклонные командиры и комиссары, сами бросившие хозяйство, упрямо доказывали:
— Нет, товарищи, время не ждет, враг рядом. Он жесток, безжалостен. Если будем медлить, пропадут и ваши хлеба и головы заодно.
И все же каждый раздумывал, чего-то выжидал, запись пошла плохо.
Шло очередное совещание в штабе. За столом, на лавках, просто на полу сидят командиры. Тихо, только слышен ровный, басовитый голос Щаденко, рассказывающего о сложившейся обстановке. Слобода Скосырская, станицы и хутора, где расположены отряды Красной гвардии, окружены многочисленными вражескими бандами. На днях белоказаки из хуторов Тернового, Серебряково, Поляково объединились под командой полковников Секретева, Конькова, Лазарева и начали вооруженную борьбу против Советской власти. Положение тяжелое.
И, словно в подтверждение этих слов, во дворе раздался топот и окрик часового. В комнату вваливается запыленный, возбужденный до предела гонец:
— Я из Лукичевского отряда. Нас окружили. Бьемся уже сутки. Патроны на исходе. Все просим — помогите.
В руках гонца скомканная, исписанная второпях вкривь и вкось четвертушка грязной бумаги: «Товарищ Щаденко, выручайте. Мы окружены, но не сдаемся — ждем помощи. Н. Харченко». Бумажка пошла из рук в руки.
Тут же Ефим Афанасьевич приказал мне:
— Взять Каменский отряд, пулеметные тачанки, кавалеристов и как можно скорее идти на помощь осажденным товарищам. Тимофею Литвинову направиться вместе с отрядом и каждые три — четыре часа доносить об обстановке.
Бойцов поднимаем по тревоге. Вскоре отряд уже стоял в ожидании приказа — одни пешие, другие в седле. Знакомые, родные лица, с ними не раз доводилось участвовать в кровавых сечах. Вот сидит на тачанке, еле сдерживая коней, хмурый Прищепин, нагнувшись, возится у пулемета Прокофий Кравцов, рядом стоят Мария Семикозова, Пенкин. На рысях подкатывают два трехдюймовых орудия. Теперь все в сборе.
Через минуту выступили в поход. Кавалерия ушла вперед, пехотинцы задержались. Чтобы ускорить их движение, в хуторе Тавричанском взяли несколько подвод и — марш дальше. Вскоре вдали послышался орудийный гул, а потом и очереди пулеметов. Выслав вперед и по бокам разведку, продолжаем движение. Через несколько минут разведчики сообщили: на Калмыковой горе — с полсотни всадников.
Возникает вопрос: свои или чужие? На всякий случай сотня берет влево, чтобы обойти гору, но в бой не вступать. На подходе к высоте остановились. Конный взвод медленно двинулся навстречу группе всадников. На высоте нас заметили и стали подавать различные условные знаки. Это оказались конники из отряда Н. Харченко. Среди всадников находился и сам командир. Съехались, поздоровались, представились друг другу.
Помощь подоспела вовремя. Только подъехал весь наш кавалерийский отряд, орудия и тачанки, как белоказаки перешли в наступление.
Убедившись, что в открытой атаке не добиться успеха, они прибегли к хитроумной затее: погнали на наши окопы огромное стадо коров, волов и, смешавшись с ними, пригибаясь, двинулись вперед.
В бинокль мы отчетливо видели, как казаки шли в стаде, ведя своих коней под уздцы. Другая группа всадников, переправившись через узкую речушку, уже накапливалась в ближнем леске для броска.
— Что же делать? — беспокоился Харченко. — Бить по стаду нельзя. Погибнет столько скота. Не стрелять — значит, дать белоказакам возможность осуществить свою затею.
