Ознакомительная версия.
— Не могу больше быть с ними, смотрят на меня как на покойника…
И, не прощаясь ни с кем, исчез за дверью. Меня и Ирину Шостакович пропустили вместе с ним.
— Галя, Кузя не хочет идти! — раздались крики нам вслед, Наш огромный, великолепный Кузя распластался на полу, и никакие уговоры не могли заставить его подняться. Это природное свойство ньюфаундлендов — если не захочет пойти, то ни за что не встанет. А веса в нашем Кузе девяносто килограммов — попробуй подними!
Мне пришлось почти лечь рядом с ним и долго ему объяснять, что он уезжает вместе со Славой, а не один, что его никому не отдают… Наконец, поверив мне, он встал и позволил провести себя в зал, где с восторгом бросился к Славе.
— Откройте чемодан. Это весь ваш багаж?
— Да, весь.
Слава открыл чемодан, и я остолбенела — сверху лежит его старая рваная дубленка, в которой истопник на даче в подвал спускался. Когда он успел положить ее туда?..
— Ты зачем взял эту рвань?! Дай ее сюда, я обратно унесу.
— А зима придет…
— Так купим! Ты что, рехнулся?
— Ах, кто знает, что там будет… Оставь ее.
Ростропович уезжал на Запад морально уничтоженный, с опасением, что там он тоже никому не нужен…»[43]
Он уезжал без контракта, без концертов, без денег в Лондон, к друзьям, согласившимся его приютить.
Галина Вишневская с дочерьми. 1970-е гг.
После отъезда первое время Ростропович почти не выступал, за исключением концерта в Чикаго на открытии мозаичного панно Марка Шагала, который специально пригласил соотечественника-музыканта, чтобы помочь ему. Ростропович часами бродил по улицам. Кузю поместили на полгода на карантин в собачий питомник. Вскоре он вместе с Кузей перебрался в Париж. Летом к нему присоединилась Галина с дочерями. Веронике оставили ключи от дачи и квартиры — с собой разрешили вывезти только одежду. Контракты заключались с артистами заблаговременно, поэтому Ростропович и Вишневская чувствовали себя в подвешенном состоянии — все концерты были заранее распланированы.
Они не были диссидентами и официально считались находящимися в двухлетней творческой командировке. Они даже числились на работе: Вишневская — в Большом театре, Ростропович — в Консерватории.
Нужно было зарабатывать на жизнь. Первый концерт спела Г. Вишневская — на него был контракт, заключенный ранее еще Госконцертом. В Монако в театре у княжеского дворца она исполнила под аккомпанемент Ростроповича программу из романсов и арий. На виолончели он не играл: они решили не смешивать свои сольные выступления, не мешать друг другу.
Ростропович продолжал тосковать: отъезд он воспринял болезненнее, чем Вишневская. С ней были любимый муж и дети, жизнь за рубежом была проще и легче.
Первое время супруги жили по гостиницам. Вишневская вспоминала: «Где следующий концерт, туда мы и едем. С детьми и чемоданами, потому что оставить их негде. Мотались страшно, и я поняла, что прежде всего нужно куда-то устроить детей. Устроили их в Лозанну, в пансион при католическом монастыре: там они больше года жили, изучали языки, занимались музыкой, а мы со Славой ездили по всему свету. И вдвоем и врозь. Как получалось. Когда Слава аккомпанировать мне не мог, это делала Н. Светланова — хорошая пианистка, до эмиграции работавшая с Зарой Долухановой. Иногда я выступала с оркестром».
Из Эдинбурга, где супругов хорошо знали по традиционным выступлениям на шотландских фестивалях, Вишневской пришло предложение — поставить специально для нее оперу «Макбет» Дж. Верди. Условия были жесткими: один состав, без дублеров, краткие сроки подготовки. Эта партия была для нее новой. После тщательной подготовки за месяц она спела 10 спектаклей.
В январе 1975 года Ростроповича и Вишневскую пригласили на гастроли в Израиль. Их тепло встретила Голда Меир, которая была первым послом Израиля в СССР. Они посетили христианские святыни, помолились. Ростропович обратился к религии еще в России. Вера помогала ему обрести душевное равновесие и терпение, в которых он так нуждался на чужбине.
Галина Вишневская и Ольга Ростропович. Париж. Конец 1970-х гг.
В России прошел очередной Конкурс имени П. Чайковского, на котором имя Ростроповича даже не упоминалось. Хотя Ростропович и Вишневская официально не считались изгнанными из страны, все советские средства массовой информации хранили о них молчание, музыкальные записи прятались в архивы или ликвидировались. К юбилею Большого театра был выпущен альбом, в котором не было ни одного упоминания о Вишневской, певшей в нем 22 года.
«После нашего отъезда папа позвонил друзьям, оставшимся в Советском Союзе, чтобы поздравить с Новым годом. Но не все готовы были с ним общаться. Помню, его очень удивил разговор со своим ассистентом, которому он помог стать доцентом консерватории. Папа ему позвонил, думая, что тот обрадуется, а услышал в ответ холодный голос: «Я с тобой разговаривать не буду». С одной стороны, его можно было понять: все-таки папу объявили врагом народа, политическим гангстером — поддерживать такое знакомство было действительно опасно… И все же папе было очень больно. А когда родители вернулись в Россию, им показали рассекреченные документы КГБ. И папа тогда испытал настоящий шок — он и не подозревал, как много людей из его ближайшего окружения писали на него доносы. И в том числе этот самый ассистент. Он был вхож в дом. Помню, потрясающе помидоры консервировал и приносил нам. И при этом систематически стучал в КГБ. Систематически! Один из самых близких друзей! Родителям пришлось пережить много предательств…»[44]
Награждение Ростроповича французским орденом «За заслуги в искусстве и литературе» требовалось подтвердить согласием Москвы в посольстве. Согласие было получено с трудом, только после того как Ростропович пригрозил, что сдаст в посольство свой советский паспорт. Было поставлено условие наградить орденом еще кого-нибудь из артистов, и выбор пал на Хачатуряна, который как раз находился во Франции.
В Москве Веронике предложили сменить фамилию на какую-нибудь другую, но она отказалась.
Предпринимались меры, чтобы лишить Ростроповича работы и за рубежом. К иностранным антрепренерам обращались с предложением задешево предоставить для гастролей Большой театр, если они аннулируют контракты с Ростроповичем, и некоторые соглашались.
Умерли Ойстрах, Лемешев — великий певец-тенор, партнер Вишневской по опере «Евгений Онегин», Хачатурян. Самым близким другом за рубежом стал Бриттен. Они постоянно ездили к нему в Олдборо в гости и на фестивальные концерты, где Вишневская пела в Четырнадцатой симфонии Шостаковича под управлением Бриттена.
Ознакомительная версия.
