Одновременно с этими законами власть стремилась установить более разумные, человечные отношения между членами семьи. Злоупотребления родительской властью, возмутительные, доходящие до безобразия, но как бы освященные древним правом, были приостановлены. Сыну в отношении отца вменялись определенные обязанности, но сын, уже, как прежде, не мог быть вещью своего отца, а на родителей возлагалась обязанность воспитывать своих детей. По древнему римскому праву мать почти не считалась членом семьи, но при Марке, в силу нового закона, дети могли быть наследниками матери и наоборот; таким образом в самом законодательстве нашлось место родственным чувствам, что согласовалось с «естественным правом».
Прекрасные постановления касательно торговли, купли и продажи рабов, узаконения о доносчиках и клеветниках — положили конец множеству злоупотреблений. Общие уголовные законы были смягчены; обвиняемый мог иметь защитника. Не находя возможности при данных условиях совершенно отменить жестокие наказания по судебному приговору, Марк Аврелий, в силу своей верховной власти, всегда смягчал наказание преступнику. Замечательно, что тогда впервые были предусмотрены случаи «невменяемости» лица, совершившего уголовное преступление (например, вследствие умопомешательства).
Для такого гуманного императора цирковые зрелища, разумеется, вовсе не были приятны; отвратительные драки гладиаторов между собою или с каким-нибудь зверем были ненавистны ему, но тут он ничего не мог сделать, так как эти представления вошли в обычай: дымящаяся кровь на арене цирка так же была нужна толпе, как насущный хлеб... И когда Марк распорядился вооружить гладиаторов для войны с германцами — народ чуть не взбунтовался, раздались крики: «Это он хочет лишить нас наших удовольствий! Он хочет, чтобы мы занимались философией!..» Так кричала толпа, все-таки любившая императора... Его не любили «завсегдатаи» цирка. Вынужденный уступить общественному мнению, Марк Аврелий только в крайних случаях посещал цирк. Сидя в императорской ложе, он делал вид, что читает или, давая аудиенции, даже подписывал бумаги, причем ни малейшего внимания не обращал на насмешки среди публики. Раз как-то на потеху толпе лев, выдрессированный каким-то рабом для травли людей, разорвал несколько человек, конечно же, прославив своего учителя. Публика зашумела, прося даровать свободу этому невольнику, благо, что сам император был в цирке. Марк не без досады сказал: «Да, но этот человек ничего достойного свободы не сделал!»
Никогда прежде, т. е. до императора Марка Аврелия, задача общего блага не выдвигалась так настойчиво, упорно, на первый план. Идеал Платона почти осуществлялся: римляне управлялись философами. Греческая философия, преследуемая в продолжение двух веков издевательством грубых римлян, наконец восторжествовала. Уже при Антонине философы играли в римском обществе заметную роль, но во время Марка они еще стали виднее, так как он буквально был окружен ими. Прежние его наставники сделались министрами; император воздает почести им, воздвигает статуи, которые ставит даже среди своих пенатов (домашних богов). Консульское звание давалось прежде только лицам из римской знати, а теперь консулом мог быть человек без «родословного древа». Марк проявил широкое гостеприимство в отношении риторов и философов, так что в то время среди ученых и мудрецов началось «переселенческое» движение в Рим. Между этими странниками, конечно, были и дюжинные умы, и просто шарлатаны; пользуясь такой слабостью императора, они вели себя заносчиво, оскорбляли римлян, а оскорбляемые осыпали их насмешками, подтрунивали над «философским плащом» и над безобразной прической «мудреца», даже борода и ногти философа осмеивались. Этих пришельцев обвиняли в жадности, обжорстве, нахальстве, мстительности... «Гостеприимный хозяин» видел недостатки своих гостей, но, оставаясь мудрым, никогда не смешивал самого учения со слабостями и прорехами в совести тех, которые возвещали это учение: Марк хорошо знал, что немного найдется людей, способных не разъединить слова с делом.
«Уважай истинных философов, снисходя, без порицания, к мнимым мудрецам, но не давайся им в обман» — таково было правило императора. В бытность свою в Александрии он расхаживал по городу без всякой свиты, носил «плащ философа» и жил, как жили тогда мудрецы. В Афинах Марк Аврелий открыл кафедры по всем наукам, назначив лекторам большое содержание.
Понятно, что приверженцы и охранители древних преданий, более всего ценившие в человеке непреклонность, суровость и воинскую доблесть, не были довольны новым порядком вещей, в силу которого высшие должности в государстве занимались «выскочками», т. е. лицами без «родословного древа», без военных талантов, но зато с несомненными признаками восточного происхождения... А сынов Востока истинные римляне всегда глубоко презирали. Авидий Кассий, храбрый воин, талантливый государственный человек, просвещенный, несмотря на любовь свою к императору, все-таки примкнул к партии недовольных новым порядком вещей... «Для управления государством, — говорил Авидий Кассий, — нужна не философия: тут нужно нечто другое»... Он кончил тем, что, к своему несчастью, стал во главе заговора против того, которого прежде в шутку называл «доброй любомудрией», т. е. философией.
Если бы такой человек, как Марк Аврелий, не обладал замечательным практическим смыслом и знанием людей, то пристрастие его к философам (не всегда стоявшим на высоте своего признания) могло бы вовлечь его во множество ошибок; но он умел выбирать людей среди окружающих его мудрецов, к которым относился не как к наставникам и друзьям, а скорее, как к братьям и сотоварищам по управлению.
Не лишним будет заметить, что в Риме значение философов возрастало постепенно. Греческие ученые издавна были воспитателями и учителями в семьях знатных римлян, а во II веке все, можно сказать, высокопоставленные особы и обеспеченные лица занимались философией; во всех больших городах существовали школы, в которых представители различных политических систем публично читали лекции, за что и получали вознаграждение от казны. Философия все более и более принимала характер религии: у той или другой философской школы были, как и у христианства, свои проповедники, миссионеры, духовные отцы и казуисты. Знатные люди содержали при себе философа, и он был другом вельможи, советником и даже стражем его духовной жизни. В горе и в беде обращались к «собственному» мудрецу, ища у него нравственной поддержки, утешения, а когда наступал смертный час, философ должен был научить мужественно расстаться с жизнью... И в то время первою обязанностью философа было: просвещать людей, оказывать им нравственную поддержку и вообще наставлять на истинный путь, что в отношении «власть имущих» мудрец должен был исполнять еще усерднее, так как от степени мудрости и чувства справедливости правящего лица зависело благополучие не одной сотни тысяч людей.
