себе не позволю. Да и Татьяна-то мне всячески потрафляет. Табаку в огороде для меня две гряды насадила, да и вообще жена у меня хорошая и своей бабой я горжусь!
– Так-то оно так, только бы, она у тебя кукушкой не оказалась, – жалеючи, предупреждали Кузьму, дальновидные мужики.
– Ну уж, в таком случае это моё дело! И я этого не допущу! – гордо, и укрощающее, отговаривался Кузьма.
Наивный, простачёк Кузьма и не думал ревновать Николая к жене, при встречах с ним Кузьма, приветствуя Николая, ставшего к этому времени лесником, приглашал к себе в дом:
– Кум, ты заходи к нам, не проходи мимо-то! Погляди как мы живём!
– Ладно, побываю, как-нибудь загляну! – довольный приглашением Николай обещал зайти. И он к Оглоблиным зашёл.
Пока Кузьма ходил, добивался выпивки, Николай, осмотрел небогатое убранство внутренности их избы. Его больше всего заинтересовали ребятишки, которых у Кузьмы с Татьяной было целая чисменка, разных возрастов: от грудного и зыбочного до отрока. Несколько растерявшаяся Татьяна, робко заметила в отношении убранства своего жилья:
– У нас в избе такой беспорядок – обоз с рыбой пропадёт. Ребятишки захламили всю избу, – как бы оправдываясь перед Николаем, добавила она.
Она сидела в захватанной, обслюнявленной детьми кофте, против сосков груди, у которой зияли протёртые дырки. Заметив на себе его взгляд она проговорила:
– Ребятишки на мне всю кофту измызгали, их у меня целая куча, грудных два, как грибы растут.
– Ишь какой шустрый, стрекулистый, беспорточный голендай! Какой туз растёт, весь в отца! И видать смышлён не по годам, – похвалил Николай вертевшегося около его, бесштанного паренька,
– А сколько тебе годков-то? – поинтересовался у него Николай.
– Сестой! – брызжа слюнями и вфыкивая обратно в нос, просившиеся наружу сопли.
– А ты чего гнусишь? Плакать так плачь во всю правду, чтоб все слышали, – забалагурил Николай с другим голопузиком, видимо на год моложе сопляка.
– Он у нас до самой шеи обузонился. С вечера чаю надудонился, вот и обосцался! – раскрыв секрет, доложил «туз» Николаю.
Сконфуженная болтовнёй сына, мать тайно от Николая, мигала сынишке, чтоб он всё-то не разбалтывал. Но Николай, заметя уловки Татьяны, поощряя его, продолжал:
– Вот бесштанная банда растёт!
Николай удосужился заглянул и в зыбку. Там лежал грудной ребёнок, во все глаза глядит на Николая. А в гуньке-то навалено, поэтому он поднял голые ножки кверху, сучит ими, боиться их изваландать об замаранные гуни.
– Дяденьк, дай свисточка посвистеть? – обратился к Николаю соплячок, разглядывая его ружьё и завидя у него видневшийся из кармана свисток.
– На, посвисти! – не отказал ему Николай.
Паренёк, взял свисток в губы, начал накрыжисто надувать щёки, выпуская изо рта слюни пузырями, отрывисто свистя.
– Дай-ка сюда, – отобрав у мальчугана свисток, упрекающее сказал: – Эх ты свистун! Не насвистел, а только весь свисток в соплях изваландах!
– Сходи-ка Гришк на двор, а то от тебя разит, не продышешь! – провожая «свистуна» на улицу, заметила мать, чуя, что от натуги у свистуна в портках что-то отяжелело и запахло.
– Какой лобик? – другой голос допрашивал его.
– Чёрная с жёлтенькими пятнашками над глазами! – плачуще объяснял бывший обладатель собачёнка.
– А какой хвостик? – наседал допрашивающий.
– Чёрный, с белым кончиком?
– А я знаю где он, – издевательски известил тот
– Где-е? Скажи!
– Это мой собачонок, мне его еще весной один дяденька бесплатно подарил. Он ведь у меня всё лето пропадал, а ты его присвоил.
– Ы-ы-ы, – слёзно завыл парень и поспешил в избу, чтоб пожаловаться матери.
– Не плачь! – вступился в событие Николай. – А хошь, я тебе собачку маленькую подарю, «Жучкой» зовут, у меня их три, так одну могу, тебе на вовсе отдать. Хочешь, а?
– Хочу! – сквозь плачь и слёзы, проговорил тот.
– Ну, вот и всё в порядке, договорились! – хлопнув мальчугана по заду, сказал Николай.
Меж тем, домой возвернулся Кузьма с торчащей горлышком из кармана, бутылкой самогонки. Выпив бутылку самогона, Кузьма с Николаем навеселе разговорились, о разных делах. Видя дружелюбный мужичий разговор, Татьяна в честь хорошего гостя, расщедрившись, приволокла откуда-то еще бутылку первачу. Изрядно подвыпивший, Николай, бормоча о дровах и делянке, едва выволокся из Кузьминой избы. Пьяно качаясь, побрёл домой.
Потом, как-то встретил Кузьма на улице Николая, крикнул ему:
– Погоди-ка, кум, я тебя чего спрошу. – Как бишь, ты тогда до дома-то доплюхал?
– Ничего, добрался, всё в порядке! – ответил ему Николай.
Мужики, сожалеючи, снова предупреждали Кузьму: ты хоть бы, на дом-то не водил! – намекая, о его дружбе с Николаем Смирновым. Но Кузьма, снова не вняв словам сметливых мужиков. От них он отговаривался наивным изречением, говоря:
– Он мне кум! Даю свою руку на отсечение, ничего плохого не позволит. А в крайнем-то случае, жена не лужа – хватит её и для мужа! – под общий смех заканчивал разговор Кузьма.
Вскорости, Кузьма сам убедился. Как-то, глубокой осенью, по первопутку, утречком, Кузьма поехал в лес за дровами, на лошади, одолжившей ему для этого, Степаном Тарасовым. И случилось же такое, в это время случайно зашёл к Оглоблиным, Николай Смирнов. Видя, что хозяина дома нет, он стал приставать к Татьяне, склоняя её к любовным связям.
– А ну-ка, да он вернётся, да узнает, тогда нам с тобой, что будет!? Хана, да и только! – предчувственно, и опасливо отговаривалась, спервоначалу Татьяна.
А Кузьма, разоткровенчившись, после, рассказывал приближённым ему мужикам.
– Только было доехал, я тогда, до лесу, вздумалось мне закурить. Сунулся в карман за кисетом, а он в отсутствии. Я оглобли поворачиваю и в село. Подъезжаю к своему дому, гляжу в окнах огонь. Ну думаю, не к добру, проводив меня, она огонь задула. Вбегаю в избу, а он сидит! И думаю он зашёл неспроста, угрюмо посидев, минут пять, он ушёл. Побранил, пожурил я тогда свою Татьяну и снова уехал. А на сердце, сверлящий червячок поселился.
А после, Кузьма решил, как следует предупредить свою Татьяну:
– Смотри жёнушка! – запримечу, голову на рукомойник отверну. Свою посудину, по займам, чужим мужикам, давать не позволю! Да и так, поступать с твоей, стороны, по крайней мере не разумно. Ты этим меня без ножа зарежешь! – напутственно, и назидательно наговаривал Кузьма своей жене Татьяне, которая ни словом не обмолвилась во время его многословной нотации. Она молчала, блаженно сжав губы.
А потом, Кузьма, перед наседающими мужиками, уклончиво оправдывал свою жену Татьяну. С позиции простачка, наивно улыбаясь, говорил:
– Ну и что из этого! «Жена не лужа», хватит и для мужа.
Да и Татьяна, зря-то не давала, себя в обиду. Кузьме больно-то не давала вести над собой большого контроля. Она чуть, что принималась упрекать его:
– Какой книгочёт нашёлся, только и торчишь за книжками, дела никакого в руки не берёшь! Расточитель! Размотать последнее достояние, и потерять своё достоинство не долго, а потом, чем хошь и корми ребятишек-то! – такие слова, укрощающее действовали на спокойного, по характеру, Кузьму. Он смиривался с тайными проделками своей Татьяны. Для отвода своей
