Действительно, Гатчина не произвела ни одного яркого военачальника, наподобие Суворова, Кутузова или Багратиона. Да и вряд ли могла при той заорганизованности жизни, которая была ей свойственна. Но нельзя не обратить внимания на то, что среди администраторов среднего слоя, на которых, в сущности, держится любая система управления, особенно выделялись бывшие гатчинцы. Они были непревзойденными администраторами по своей исполнительности, работоспособности, внутренней приверженности к порядку. Гатчинцем был, к примеру, Иван Христианович Сиверс, который в 1799 году в чине генерал-майора командовал артиллерией в знаменитых походах Суворова. Другой гатчинец — Петр Михайлович Капцевич — в 1822 году стал генерал-губернатором Западной Сибири, осуществлял реформу Сибирского управления, разработанную Сперанским. Гатчинец Петр Хрисанфович Обольянинов успешно работал генерал-провиантмейстером и генерал-прокурором. Славился он не только строгостью к подчиненным, но и честностью, личной порядочностью. Недобрая слава, созданная императору Павлу обиженными им сановниками, покрыла своей тенью и этих людей. О гатчинцах сделалось обыкновением говорить только плохо или не говорить ничего. И мало кто из современников не последовал данному обыкновению в своих мемуарах. Один из них — Лев Николаевич Энгельгардт — отметил в своих «Записках», что среди гатчинцев было несколько и «благонравных людей, хотя без особливого воспитания, но имеющих здравый рассудок и к добру склонное расположение». По его словам, «приобыкши к важнейшим должностям, они служили с пользой государству».
Впоследствии имена большей части гатчинцев, игравших немаловажные роли в российском управлении, были надежно забыты — их всех затмил собою Аракчеев.
Сам же Алексей Андреевич никогда не забывал Гатчины. Ей он был обязан всей своей последующей карьерой. В начале октября 1822 года супруга Павла I императрица Мария Федоровна пригласит Аракчеева в Гатчину на освящение нового церковного храма. Граф ответит на это приглашение немедленно: «Удостоясь сей час получить милостивый Вашего Императорского Величества Рескрипт, я спешу прежде еще приезда своего принесть мою душевную и истинную верноподданную благодарность за изволение мне находиться на освящении Храма Божия в Гатчине, в сие место начала моего счастия, где я будучи воспитан и наставлен в службе и всех моих понятиях покойным моим благодетелем, Государем и отцом, коего память вечно пребудет в моем истинно преданном Августейшему Вашему Дому сердце»[75].
Помимо благоволения Павла и навыков административной деятельности гатчинская служба дала ему еще нечто важное для будущей его судьбы — знакомство с великим князем Александром Павловичем.
Произошло оно в 1794 году. Причем сближению Аракчеева с Александром способствовал сам Павел. И это был очень добрый для Алексея знак, показавший, что он, простой артиллерийский офицер, стал пользоваться особым доверием со стороны цесаревича.
Есть основания полагать, что Аракчеев сыграл какую-то роль в противодействии Павла замыслу императрицы Екатерины II передать престол не ему, а Александру. Сохранилось письмо великого князя Александра Павловича Алексею Андреевичу от 23 сентября 1796 года, в котором Александр именует своего отца не «Его Высочеством», а «Его Императорским Величеством» — и это при живой еще императрице! Дав Екатерине II свое согласие на наследование после нее российского престола вместо Павла, великий князь Александр в то же самое время втайне от своей августейшей бабки заключит со своим отцом соглашение о том, что взойдет на престол только после него. Историк Н. К. Шильдер предполагал даже, что «Павел Петрович, не довольствуясь признанием своих прав со стороны сына, привел его к присяге себе как законному императору, свидетелем же этой присяги был Аракчеев». Здесь историк видел «исходную точку необъяснимой дружбы, связавшей на всю жизнь Александра с гатчинским капралом». Объяснение любопытное, но из-за отсутствия документальных подтверждений (а быть их и не могло по причине щекотливости ситуации, особенно для Александра) ему суждено навеки остаться лишь предположением.
Как бы то ни было, в 1796 году «гатчинский капрал» имел все основания надеяться на то, что станет скоро российским генералом. Надо было лишь дождаться своего часа. И этот звездный для его карьеры час наступил.
Около трех пополудни 5 ноября 1796 года Павел обедал на гатчинской мельнице, расположенной в пяти верстах от его дворца, вместе с приглашенными офицерами. Перед самым обедом цесаревич и его супруга Мария Федоровна рассказывали присутствовавшим о странной истории, приключившейся с ними прошедшей ночью. Оба видели похожие сны и чувствовали одинаковое — как некая чудодейственная сила возносила их к небу. Причем каждый из них от этого просыпался, но лишь только засыпал вновь, повторялось то же самое сновидение.
После обеда Павел со всей своей свитой двинулся во дворец. Едва великий князь отъехал с мельницы, как увидел едущего ему навстречу лакея. Приблизившись, лакей сообщил, что в Гатчинском дворце Его Высочество ожидает шталмейстер Николай Зубов с каким-то важным известием. Сообщение это привело наследника престола в сильнейшее волнение, разом спутавшее и чувства его, и мысли. Сумятица в голове напрочь стерла в его памяти слова лакея о том, что приехал только Николай Зубов, и он переспросил, сколько приехало Зубовых. Услышав в ответ, что только один, Павел перекрестился и сказал: «Ну с одним можно справиться!»
Эта непроизвольно вырвавшаяся из Павловых уст фраза свидетельствует о том, что все последнее время он жил под страхом, опасаясь, видимо, что императрица Екатерина в стремлении осуществить свой замысел отстранения его от наследования престола пойдет на крайние меры.
Увидев цесаревича, граф Николай Зубов бухнулся на колени, и Павел безо всяких слов понял, что настал момент, которого он столько ждал, — момент восшествия его на престол Российской империи.
Однако Екатерина была еще жива. Пораженная утром 5 ноября апоплексическим ударом, она лежала без сознания в своем кабинете в окружении близких ей людей.
Павел прибыл в столицу к вечеру того же дня. Но в Зимний дворец ехать не спешил. Около Чесменского дворца приказал кучеру остановиться. Вышел из кареты. Внешним видом своим он напоминал безумного — так подействовала на него новость, сообщенная Николаем Зубовым. Да и как могла она подействовать иначе?!
Умирала его мать. И в душе своей Павел не мог не испытывать горького чувства утраты. Но, с другой стороны, мать была императрицей, и притом не по-женски властной и не по-матерински жестокой с ним. Она не пускала его на императорский трон, в тоске по которому он, 42-летний цесаревич, вконец истомился. Она хотела даже вообще не давать ему скипетра самодержавной власти, о котором он столько грезил. И вот его мать-императрица умирает. Какое несчастье! Наконец-то оно случилось!!!
