Служанкам кокоток тоже доставался кусок от этого пирога. Хорошая горничная могла заработать щедрые чаевые от мужчин, которые желали знать, когда ее хозяйка будет дома, или передать ей записку. Она могла выхлопотать себе и порядочную комиссию от торговцев, поставляющих продукты для частых вечеринок и модную одежду, без которой хозяйке было не обойтись. Одним словом, умная горничная прилично зарабатывала на успешной карьере кокотки, и для этого ей совсем не нужно было спать с мужчинами.
Самые искусные cocottes, как вымышленная Нана, которых прозвали grandes horizontales («гранд-горизонталки»), заламывали такие высокие цены на свои услуги и требовали так много «подарков» в виде денег, драгоценностей и недвижимости, что нередко доводили ухажеров до банкротства. Маргарита Беланже рассказывает: «Чтобы осыпать нас золотом – не подумайте, что я ставлю себя выше стада, будучи одной из наиболее высокооплачиваемых овец, – сыновья крали деньги у своих отцов или влезали в разорительные долги, а кассиры опустошали закрома наличности». Пользуясь своим статусом императорской фаворитки, она привлекала бесчисленное множество любовников, заработала себе château, пожизненную пенсию и безбедное будущее для своего внебрачного сына. Маргарита была настолько знаменита, что даже удостоилась упоминания в истории Золя как знаковый персонаж эпохи.
Роман «Нана» впервые появился в виде фельетонов, которые печатались в журнале «Вольтер» начиная с 1879 года, а в 1880 году вышел отдельной книгой, но действие начинается еще в апреле 1867 года, и персонажи списаны с реальных людей, в том числе с Берти и актрис, которых он посещал в Париже в тот год. Говорят, что прообразом героини стала самая знаменитая кокотка, Гортензия Шнайдер, у которой перебывало в любовниках столько королевских особ, что ее прозвали le Passage des Princes[156]. Это было в высшей степени меткое прозвище: настоящим Passage des Princes считалась одна из торговых галерей, построенных в районе новых бульваров. И если француз говорит, что побывал где-то de passage, то имеется в виду, что это было проездом, мимоходом. Судя по всему, Гортензия была довольно энергичной особой[157].
Из полицейского досье на Гортензию: «Она прибыла в Париж с парой башмаков и в платье из грубого полотна. Женщины Мартен и Дефонтен взяли ее в оборот и познакомили с мужчинами, ставшими ее первыми любовниками». Типичное начало карьеры кокотки. В романе Золя мы видим, с каким трудом девушка из низших слоев пробивается наверх и какая награда ждет ее за это. Нана, как и все кокотки, имеет полный комплект сексуальных партнеров – официальный друг-джентльмен, который обеспечивает ее шикарной квартирой, многочисленные претенденты на его трон и совсем уж случайные знакомства. Золя описывает, как она проводит ночь с хозяином магазина, которому утром надо рано вставать, чтобы успеть домой к восьми часам. Молодой дворянин уже поджидает за дверью и, как только соперник уходит, ныряет в теплую постель Нана, где остается до десяти часов, когда и ему пора заниматься делами. В другой раз пожилая сводница предлагает Нана заработать 20 louis[158] в три часа пополудни. Ош[159], соглашается Нана и просит дать ей адрес мужчины. По вечерам Нана выходит на сцену, играет в сомнительных постановках и зачастую приводит домой мужчин, которые после спектакля ломятся к ней за кулисы с непристойными предложениями. Мечта всей ее жизни, как признается она, это провести ночь, всего одну ночь, в одинокой постели. Хотя, конечно, для английского принца время она выкроит.
Золя получает удовольствие от сатирического изображения извращенной морали того времени. Развлекая орды женатых клиентов, Нана приходит в ужас, когда узнает, что один из них соси – в смысле, рогоносец. Она не может в это поверить: «Отвратительно! Мне всегда были противны эти рогоносцы». В ее лицемерии вроде бы кроется ирония, но, как ни странно, подобное отношение к обманутым мужьям разделяли все ее любовники.
Самыми яркими получились те сцены романа, в которых Золя описывает атмосферу животной сексуальности на спектаклях с участием Нана. Разумеется, в этой среде варился и Берти. Актерская игра Нана ограничена парой-тройкой простеньких фраз и нелепой арией, но зато она мастерски дефилирует по сцене в прозрачной тунике, и вид ее тела приводит мужчин в дикий восторг. Золя описывает сцену у дверей театра перед спектаклем, где «теснилась публика, шум нарастал, гудели голоса, призывали Нана, требовали Нана; в толпе, как это порой бывает, проснулась потребность к низменной потехе и грубая чувственность».
А в театральном зале собралась типичная для Второй империи тусовка. Как пишет Золя: «Весь Париж был здесь, Париж литературный, коммерческий и веселящийся, – множество журналистов, несколько писателей, биржевиков и больше filles (проституток), чем порядочных женщин. То была странная смесь различных слоев общества, представленного всеми талантами, снедаемая всеми пороками». И в скором времени среди них окажется и Берти.
Нана выходит на сцену, излучая откровенную сексуальность. Она не умеет ни петь, ни танцевать, но это не имеет значения. Понимая, что уже не возьмет высокую ноту, «она преспокойно сделала движение, обрисовавшее ее пышные формы, и, перегнувшись всем станом, запрокинув голову, протянула руки, вызвав целую бурю аплодисментов». Когда Венера, персонаж Нана в пьесе, начала соблазнять Марса, «она целиком завладела публикой, и теперь каждый мужчина был в ее власти. Призыв плоти, исходивший от нее, как от обезумевшего зверя, звучал все громче, заражая зал. В эту минуту малейшее ее движение пробуждало страсть, и ей достаточно было пошевелить мизинцем, чтобы пробудить вожделение».
Рассказы о сексуальной силе Нана неизбежно достигают ушей Берти, и он бронирует лучшие места в зале – в те времена ложи находились по обе стороны сцены, чуть возвышаясь над нею, так что самые богатые зрители сидели чуть ли не вплотную к актрисам, заглядывая им в глаза во время действия. И Берти не единственный вельможа, которого ожидают в тот вечер, директор надеется увидеть персидского шаха и, может быть, даже германского канцлера Отто фон Бисмарка. Но именно англичанин вызывает наивысший интерес.
Золя, прежде чем садиться за роман, всегда проводил тщательное исследование описываемого материала, и в случае с «Нана» эта подготовительная работа вылилась в долгие беседы с людьми, которые видели Гортензию Шнайдер на сцене, а Берти – на ее спектаклях. Поэтому, когда «принц Шотландии» (маскировка такая же прозрачная, как сценический костюм Нана) наконец приходит в театр посмотреть выступление актрисы, мы можем быть уверены в том, что это вполне достоверный портрет настоящего Берти, каким его воспринимали парижане.
