Grands boulevards[139] с их театрами, cafés и бутиками тотчас стали самым модным местом города. В своей книге «Воспоминания о счастливой жизни Второй империи» Гастон Жоливе, бывший парижский плейбой, рассказывает, что он редко покидал этот район, разве что иногда прогуливался на запад, вдоль Елисейских Полей, в новые жилые кварталы за Триумфальной аркой. Он признается, что «почти ничего не знал о других районах города, как если бы они были в Центральной Африке». Да и для Берти Большие бульвары времен Наполеона III стали основным местом охоты.
Для осуществления своих планов Наполеон привлек Жоржа Эжена Османа, парижского политика, настолько беспристрастного, что во время градостроительных работ он, как известно, не пощадил даже дом, в котором сам родился. Наполеон доверил Осману миссию «наполнить воздухом, единообразие и украсить город». Требование единообразия вылилось в то, что сегодня и составляет изюминку Парижа – шести– или семиэтажные жилые дома с покатыми оцинкованными крышами, балконами на пятом этаже и поразительно похожими фасадами с почти одинаковыми рядами окон. Под строгим руководством Османа архитекторам ничего не оставалось, кроме как взяться за работу.
Добиваться социального единства – это тоже было одной из целей градостроительной реформы. В свое время состоятельные и хорошо одетые парижане массово покидали зловонные улицы города, и теперь Наполеон хотел вернуть их на прежние места. Во всех новых haussmannien[140] зданиях внизу разместились торговые помещения, над ними располагались просторные апартаменты, и целый этаж под крышей занимали специально построенные chambres de bonne – комнаты для прислуги. В более дорогих домах зачастую было по два этажа для прислуги, а также escalier de service – черная лестница, – чтобы состоятельные жильцы не видели, как доставляют продукты и заказы или таскают ведра. В наполеоновском новом Париже даже средний класс должен был чувствовать себя так, будто живет во дворце. Никто из его парижан не стал бы призывать рубить ему голову.
И наконец, реновация нужна была из санитарно-гигиенических соображений. Прокладка подземной канализации позволила навсегда распрощаться с эпидемиями холеры. Но изменения к лучшему коснулись не только разрастающейся и все хорошеющей столицы. В 1840 году, за восемь лет до того, как Наполеон пришел к власти, во Франции было 500 километров железных дорог. К концу его правления, в 1870 году, их стало 17 000 километров, включая новое парижское Petite Ceinture («малое кольцо»), предшественника Métro[141], которое перевозило грузы и пассажиров по внутреннему периметру города, освобождая центр от заторов. И уж, конечно, никак не назовешь простой случайностью то, что железнодорожные ветки были протянуты до загородных резиденций Наполеона в Фонтенбло и Компьене и модного ипподрома в Шантийи.
Наполеон был подлинным реформатором, поставившим задачу модернизировать страну и достойно конкурировать с экономическими достижениями Англии. Но при этом он оставался и беззастенчивым гедонистом, который использовал промышленный прогресс и новации градостроительства, чтобы подарить своей любимой Франции высшее art de vivre[142] – с элегантными людьми, удобными средствами передвижения, вкусной, свежей едой и красивыми домами. Это была французская версия Vorsprung durch Technik[143], с высокими технологиями, направленными на создание повсеместной атмосферы соблазна.
Часто говорят о том, что наполеоновские бульвары были призваны наполнить город воздухом и светом, а еще – облегчить передвижение войск при подавлении восстаний. Но это не вся правда – бульвары стали местом, где парижане могли неспешно прогуливаться, бросая по сторонам заинтересованные взгляды.
В дневное время широкие, чистые тротуары наводняли дамы, занятые невинным шопингом, – идеальная добыча для мужчин-охотников. Парижский monsieur, городской летописец Гастон Жоливе вспоминал, что, завидев хорошенькую женщину на прогулке по бульвару, он обгонял ее, а потом неожиданно оборачивался и спрашивал: «Вы следите за мной, мадам?» Если дама останавливалась, изъявляя желание продолжить разговор, он мог пригласить ее в café или предложить купить ей носовой платок или пару перчаток в одном из модных бутиков. Если дама не клевала на наживку, Гастон не расстраивался – выбор был большой, и долго ждать следующего объекта не приходилось.
Новые театры и cafés открывали большие возможности для продолжения знакомств, свиданий с любовницами или дамочками на одну ночь, и вокруг было много парковочных мест для экипажей, которые могли незаметно увезти парочку прочь.
Борделям больше не нужно было прятаться по темным средневековым переулкам, но даже и в такие укромные уголки стало легче пробираться по просторным авеню, пересекающим город. Кеб мог высадить мужскую компанию гуляк неподалеку от грязных трущоб, и любители удовольствий пешком добирались до мест развлечений, не опасаясь конфискации кошельков и одежды. Наполеон создавал свой Город Света[144], но оставалось еще много мрачных закоулков, где развратные мужчины могли утолить свои темные инстинкты.
На окраинах города новые парки с их широкими аллеями, обсаженными деревьями – Bois de Boulogne и Bois de Vincennes[145], – стали излюбленными местами для прогулок. Парижские аристократы разъезжали в открытых экипажах, обменивались приветствиями, снимая шляпы, или, как мадам Бовари в одноименном романе Гюстава Флобера, вышедшем в свет в 1857 году, выбирали закрытые транспортные средства и занимались любовью в движении. Гастон Жоливе любил кататься вокруг искусственного озера в Булонском лесу и наблюдать за публикой в «головокружительном разнообразии экипажей, больших и малых; замечать, кто с кем, кто в одиночестве, а кто осмелился показаться с любовницей или – того хуже – рискнул явиться с собственной супругой».
Мемуарист граф де Мони емко описал новый Париж Наполеона ш в своих «Воспоминаниях о Второй империи»: «Никогда еще он не был таким элегантным, не вызывал такого желания развлекаться и не видел таких зажигательных вечеринок и красивых людей». Для молодого Берти, приехавшего в Париж в 1867 году, это был город бесконечных возможностей.
Рабочие, создавшие этот потрясающий город рабским трудом на опасных и крайне вредных для окружающей среды производствах, вряд ли разделяли энтузиазм Берти, особенно если оказывались выброшенными из своих лачуг, и только потому что Осман решил превратить их кварталы в парк или бульвар. Но две категории граждан выступали за перемены в парижском обществе, задуманные Наполеоном III. Прежде всего, это был формирующийся класс bourgeois[146], заселяющих османовские районы, где они открывали новые магазины и были заняты в быстрорастущей сфере обслуживания. И конечно же верхний эшелон, haute bourgeoisie[147]. Наполеон использовал типично английскую систему финансирования общественных работ за счет частных средств, тем самым помогая банкирам, строителям и промышленникам сколачивать огромные состояния. И поскольку сам он, в силу своего происхождения, был лишен снобизма, эти nouveaux riches[148] поднялись на самый верх la bonne société[149], так что аристократы уже не смотрели на них свысока. Они могли купить или построить себе замок или hôtel particulier (особняк в Париже), устраивать блестящие приемы, на которые стекались crème de la crème[150] города, в том числе и заезжие королевские особы, такие как Берти.
