так что не попала она на своё место в «Телёнке»), где он перечислил участников попытки убить меня в 1971. Приехавший из Москвы руководитель группы – Рогачёв Вячеслав Сергеевич, имел «прикрытие АПН», то есть удостоверение и визитную карточку корреспондента АПН. Убийца-исполнитель – «подполковник Гостев, имя, кажется, Виктор. После операции был направлен резидентом контрразведки в Болгарию», – вон куда после неудачи со мной потянулся след улучшенного «болгарского зонтика», убившего-таки позже в Лондоне Георгия Маркова! Там Гостев «вёл работу среди советских граждан и иностранцев на Золотых Песках, его резиденция находилась в г. Варна». И ещё – «помощник Рогачёва – Гусев Владимир». –
Примеч. 1994.
«Вампука, принцесса Африканская» – пародийная опера кн. М. Н. Волконского; первая публикация в качестве фельетона в газете «Новое время» (1900. 8 сент.; автор выступил под псевдонимом Анчар Манценилов). Была с успехом поставлена в театре А. Р. Кугеля «Кривое зеркало» (1908; музыка В. Г. Эренберга, постановка Р. А. Унгерна); шла на многих российских сценах до конца 1920-x годов; текст см.: Русская театральная пародия XIX – начала XX века. М.: Искусство, 1976. С. 523–531.
Une nouvelle façon de parler de Soljénitsyne: Une interview de Natalia Alexeievna Rechetovskaïa, première femme de l’auteur du «Pavillon des cancéreux» / par R. Lacontre // Figaro, 1974. 5 Févr. P. 5. Под заголовком помещена крупно набранная цитата: «На мой взгляд, целью книги “Архипелаг ГУЛаг”, как я почувствовала, когда он её писал, не была на самом деле жизнь страны, и даже не жизнь лагерей, это был лагерный фольклор».
Теперь опубликован ряд официальных документов касательно книги Н. А. Решетовской и участия в ней КГБ, например [ см. здесь]. – Примеч. 1995.
Simonjan K. S. Hvem er Solsjenitsyn? Skaerbaek, Denmark: Melbyhus, 1976 – брошюра «Кто такой Солженицын?» на датском языке.
Строки из стихотворения А. Н. Апухтина (1840–1893) «Кумушкам» (1888).
…в институте Сербского. – Институт судебно-психиатрической экспертизы имени В. П. Сербского (1858–1917) был основан в 1899 году как полицейский приёмный покой для психиатрической экспертизы и содержания душевнобольных арестантов. В сталинские годы превратился в исполнительный орган политических репрессий: с 1938-го в институте образовано специальное отделение для арестантов, проходивших по политической 58-й статье («антисоветская агитация»); на основе экспертизы врачей этого отделения суд утверждал постановление о принудительном лечении в психиатрической больнице без определённого срока пребывания. Смерть Сталина не прекратила практику карательной психиатрии, с 1960-x по 1980-е многих советских диссидентов направляли на экспертизу в институт имени Сербского, где выносили решения об их невменяемости (в их числе – генерал Пётр Григоренко, Жорес Медведев, Владимир Буковский).
Эту «незабываемую ночь» (с 26 на 27 января 1945-го) Солженицын всё-таки описал в 1998 году, см.: Адлиг Швенкиттен: Односуточная повесть // Собр. соч. М.: Т. 1: Рассказы и крохотки. С. 487–528.
…«Резолюция № 1»… – Так называлась политическая программа «исправления государственной жизни», составленная школьными друзьями А. Солженицыным и Н. Виткевичем во время одной из их фронтовых встреч. См.: Архипелаг ГУЛАГ // Собр. соч. Т. 4. С. 131–132 (Ч. I, гл. 3: Следствие).
ВСАСОТР – Всероссийский союз административно-советских, общественных и торговых работников.
Имеются в виду Наталья Решетовская и Лидия Ежерец, с которыми также переписывался во время войны Солженицын.
Школьную кличку Морж Солженицын получил «отчасти за то, что в морозные ветра ходил с расстёгнутой шубой» (см.: Солженицын А. Школа // Солженицынские тетради. М.: Русский путь, 2019. Вып. 7. С. 27).
Об Исааке Бершадере см.: Архипелаг ГУЛАГ // Собр. соч. Т. 5. С. 182–183 (Ч. III, гл. 8: Женщина в лагере).
Через 12 лет после написанного здесь, зимой 1990–91, достигли меня в Вермонте же письма неизвестного мне московского врача-психиатра Д. А. Черняховского. Он писал, что «в соответствии с волей Кирилла Семёновича Симоняна» – уже рассказывал некоторым лицам и теперь сообщает мне предсмертный рассказ К. С., которого он знал по совместной работе.
Это было осенью 1977. «К. С. заявил, что хотел бы доверить мне “постыдные факты своей жизни”. “Расценивайте это как исповедь человека, который скоро умрёт”, – сказал он, – и хотел бы, чтобы его покаяние в конце концов достигло друга, которого он предал… “Передайте ему всё, что сейчас расскажу. С деталями, со слезами, которые видите, с сердечной болью, о которой можете догадаться”. Во время беседы К. С. часто глотал валидол. “После моей смерти не делайте из сказанного тайны. Долго ждать не придётся…” Об этой дружбе [со мной. – А. С.] говорил с волнением, считал, что она во многом повлияла на его жизнь… утверждал, что имел литературные способности едва ли не большие, чем Солженицын. Впоследствии, ощущая себя носителем нереализованного литературного таланта, переживал это как явную несправедливость, что и “сыграло пагубную роль”… И ещё другое. С детства у К. С. стали проявляться некоторые психобиологические особенности, связанные с половым выбором. Уже будучи врачом, он пережил в связи с этим неприятности, угрожавшие его карьере. [Вот, наверно, это и было в 1952. – А. С.] Когда к К. С. пришли “вежливые люди” [это уже, надо понять, в 1975–76. – А. С.], он в первый момент испытал леденящий ужас, но потом с облегчением понял, что, хотя они могут мгновенно сломать жизнь, превратив из доктора наук “в никому не нужное дерьмо”, их цель иная: “опять Солженицын”. Они были осведомлены, говорили какие-то правдоподобные вещи. Неожиданно для себя К. С. почувствовал какой-то подъём и благодарность, – “да, благодарность за подаренную жизнь врача”. Странички “фальшивого доноса Ветрова” были с готовностью восприняты как подлинные, хотя даже тогда “резанули две-три детали, чуждые Солженицыну”. Написал “какую-то пакость для распространения за рубежом”. Писал в каком-то странном подъёме, “в дурмане”… Рассказал, как в больницу приезжал Ржезач – “мразь, кагебешник, говно. Играл с ним в постыдные игры”, – именно так выразился К. С. Потом “дурман рассеялся, спохватился, и хоть в петлю”. Мы долго говорили с К. С. Его покаяние было искренним и глубоким… К. С. сказал, что Вы не могли не знать о его “ахиллесовой пяте”: “Если б он захотел, то мог бы так приложить по больному месту, что второй [бы] раз не понадобилось. Он этого не сделал”… Я как врач-психиатр должен заметить, что во время беседы он был угнетён, но это не была та депрессия, во время которой возможен самооговор… 18 ноября 1977 К. С. скоропостижно скончался». – Примеч. 1993.
По аналогии с началом строфы IV главы 6 «Евгения Онегина»: «Вперёд, вперёд, моя исторья!».
