Ознакомительная версия.
Он вообще умел красиво ухаживать и не перестал это делать и после того, как Тамара стала его женой. Цветы, необычные подарки, романтические жесты, сюрпризы – это была его стихия. Тамара Синявская вспоминала, например: «Был случай, когда Муслим, возвращаясь из какой-то поездки, завернул ко мне на гастроли в Казань. Я пела Любашу в «Царской невесте», и в антракте, когда я вышла на поклон, мне поднесли от него огромный букет – меня за ним просто не было видно – сто пятьдесят четыре гвоздики! Весь зал ахнул. И конечно, когда Муслим появился в ложе, зрителям было уже не до оперы…»
Магомаев вообще довольно часто ходил на оперы, в которых пела Тамара Синявская – и до свадьбы, и после. Но «до» все-таки больше, в чем он и сам не раз признавался. Первое время ему были достаточно безразличны сами спектакли, он смотрел на Тамару, слушал ее пение, дарил ей цветы после выступления и был счастлив. Но со временем первая слепая страсть прошла, любовь стала более глубокой и спокойной, да и видеться они стали гораздо чаще, и ходить раз за разом на одни и те же спектакли Магомаеву стало надоедать.
К тому же он заметил, что на сцене кроме Тамары есть и другие артисты, которые не всегда идеальны, а иногда и вовсе халтурят. А его раздражала каждая фальшивая нота, каждый неудачный жест. И при этом он отлично знал, что от него ждут похвалы – таковы традиции театральной среды, а уж тем более Большого театра, который он называл «ярмаркой тщеславия». Нужно обязательно зайти за кулисы, похвалить знакомых артистов, выразить восторг, и неважно, испытываешь ты его на самом деле или нет. А Магомаев так не умел и не хотел этому учиться. К счастью, Тамара его прекрасно понимала и не обижалась, что он не ходит на все ее спектакли – она знала, что на премьере он обязательно будет, и если надо, всегда ее поддержит. А в остальном… ну такой уж у него характер.
Теперь-то я понимаю, что без ссор не бывает ничего настоящего, характеры мужа и жены должны притираться, как жернова мельницы. Такова трезвая безусловность семейной жизни. Но умея ссориться, надо уметь и мириться.
В 1997 году именами Муслима Магомаева и Тамары Синявской были названы две малые планеты Солнечной системы. На вручении свидетельств о присвоении планетам их имен Магомаев пошутил: «На своей планете клочка земли не имеем, а в космосе аж две планеты, хоть и малые. Скажите только, как туда добраться».
Самоконтроль, самооценка для художника и человека должны стать его второй натурой. Не надо по поводу и без повода тушеваться, уничижать себя. Но и не надо впадать в крайность: когда меня называют великим певцом, я морщусь. И внешне, и внутренне. Зачем сотрясать воздух? Мне жаль тех, кто верит таким лукавым, суетным комплиментам.
Магомаев был не просто популярен – он был безумно знаменит, без преувеличения можно сказать, что он был кумиром миллионов. И среди его почитателей были не только рядовые советские и иностранные граждане, но и лица самого высокого ранга.
Во время визита в Баку иранской шахини Фарах Пехлеви в ее честь был устроен торжественный прием, где, само собой, присутствовал и Магомаев. Его попросили спеть, он сел за рояль, исполнил несколько песен, и к числу его многочисленных поклонников добавилась и шахиня. Их познакомили, и по просьбе высокой гостьи, которая к тому же была еще и необыкновенно красивой женщиной, Магомаев с удовольствием пел еще полчаса. Обычно он не любил петь для развлечения важных персон, но одно дело – надутый чиновник, а другое – сказочная восточная королева, да еще к тому же его соотечественница. Да, прекрасная Фарах, третья жена иранского шаха и первая из его жен коронованная императрица Ирана, была азербайджанкой, и это не могло не придать ей дополнительного очарования в глазах Муслима Магомаева.
Шахиня уехала, но вскоре из Ирана пришло официальное приглашение, где Магомаеву предлагали принять участие в праздновании годовщины коронации иранского шаха. Конечно, он согласился, он всегда любил зарубежные гастроли. Впрочем, вопрос о том, чтобы отказаться, даже не стоял – приглашение было прислано лично от шаха с шахиней, и отказ стал бы личным оскорблением. Но перед отъездом Магомаева предупредили, что почти весь гонорар он обязан будет отдать государству, и неважно, вручат ему деньги официально или дадут лично в качестве подарка.
Оформлял наш выезд Госконцерт СССР, и потому подразумевалось, что гонорар за выступления в Тегеране мы должны были, как тогда полагалось, отдать в государственную казну. Посылали нас вроде бы за «длинным рублем», но без копейки в кармане. В аэропорту с носильщиками пришлось расплачиваться нашей «валютой» – бутылками «Столичной». Носильщики не возражали – за чемоданоношение им давали доллар, а бутылка водки стоила тогда долларов пять.
В Иране его встретили с поистине царским гостеприимством – поселили в роскошном отеле, где абсолютно все от обедов в ресторане до любых покупок оплачивалось из личных средств шаха. Но Магомаев и его аккомпаниатор были люди гордые, поэтому, кроме еды, на завтрак ничего за счет шаха не брали, изображая, что у них и так все есть.
На приеме Муслим спел несколько песен, познакомился с шахом и был искренне поражен, насколько у них там все современное и своеобразное – восточная роскошь вперемешку с европейскими костюмами и модной американской музыкой. Позже оказалось, что во дворце, где его принимали, никто из советских граждан прежде не бывал, даже Косыгина (Председателя Совета Министров СССР) принимали не там, а в специальном дворце для официальных приемов.
Шахиня Фарах познакомила Магомаева с шахом, который оказался большим поклонником академического пения, а потом со своей сестрой, возглавлявшей национальное телевидение. После чего Магомаев выступил еще и на телевидении. А вот от денег отказался – когда ему вручили толстый конверт, он ответил, что у них на Кавказе не принято брать деньги в гостях. В Госконцерте, узнав об этом, пришли в ярость, но сделать, конечно, уже ничего не могли. Вместо денег Муслиму вручили от шаха подарок – часы, ковер и шкатулку с золотом и именной надписью, которые у него чуть не отобрали на таможне.
Проверявшая наш багаж плотного телосложения дама, узнав меня, сказала: «А-а-а, Магомаев прилетел. Ну, показывайте, что у вас в чемодане. – А там у меня был сложен ковер, лежала шкатулка. – Ковер не разрешается ввозить. И шкатулка не оформлена декларацией». – «Насколько я понимаю, в декларацию вносят то, что вывозят, чтобы при возвращении было видно, что ты за границей ничего не продал. Я же все это ввожу, а не вывожу, делаю свою страну богаче. Это все – подарки шаха. Вон за вами в зале стоит советник иранского посольства, я сейчас все отдам ему и пусть он отправляет шаху назад все его подарки…» Таможенница, озадаченная, пошла за старшим по смене. Он пришел, увидел меня, узнал: «Ладно, проходите…»
Ознакомительная версия.
