— Но конь-то чужой!
— Э-э, парень, грешить так грешить… Ты лучше скажи, когда пойдем на дело.
Пришлось мне сматывать отсюда удочки. Кстати, приехал Молчанов и сообщил, что меня вызывает на явку связной из Центра.
Казалось, зима уже отбушевала и оттепели возвестили начало весны. Однако ударили мартовские морозы, на дорогах образовался гололед, идти было очень трудно, тем более, что мои ноги после осенних приступов ревматизма не так уж хорошо слушались меня. Я пропустил мимо группу арестованных крестьян, которых конвоиры нещадно подгоняли прикладами и плетками. Чувствуя усталость, хотел было сойти с дороги и отдохнуть, когда услышал скрип полозьев. Меня нагонял барский возок, в котором восседал жандарм в полушубке и конфедератке. Поравнявшись со мной, жандарм испытующе взглянул и начальственным тоном спросил, куда держу путь. Сказать, что я направляюсь в сторону Диены, нельзя было, так как в тот район требовались пропуска, поэтому я вежливо поклонился и ответил:
— Иду в местечко Цветино, проше пана… Ищу для покупки лошадь.
Ответ удовлетворил жандарма, и он даже предложил подвезти меня несколько километров, на что я охотно, но не без внутренней тревоги согласился. Жандарм оказался словоохотливым и все время распространялся о качествах и породах лошадей, в которых он знал толк. Страж порядка с большим удовольствием километров десять вез подпольщика. Если бы он только знал!
Распрощавшись, я направился к фольварку, через который шел путь в условленное место, однако у двухэтажного дома заметил кавалерийских лошадей и даже сплюнул от досады. И здесь жандармы! Шарахнулся в сторону, но буквально налетел на батрака, прислушивавшегося к выстрелам.
— Будь осторожен, — предупредил он, — жандармы ищут спекулянтов, гоняются за ними, стреляют… А ты, к слову, не спекулянт?
— Нет, не спекулянт…
В подробности я вдаваться не стал, расспросил дорогу и опять двинулся дальше, но наткнулся на польских офицеров, которые потребовали предъявить документы. Показал бумагу, подписанную солтысом Великого Села, тем не менее они решили меня задержать. В спекуляции подозревали или еще в чем… Уже стемнело, и я подумывал о бегстве, однако в спину мою упирался ствол пистолета, и каждую минуту раздавался властный окрик:
— Прямо! Не поворачиваться!
Через заснеженный сад меня провели в помещичий дом. В одной из комнат два солдата под наблюдением офицера раздели меня догола, распороли все швы на белье и теплой поддевке и, не найдя ничего, поставили перед начальником и вышли. На все вопросы я отвечал, что являюсь бывшим военнопленным, о событиях в России знаю очень мало… В общем, излагал хорошо продуманную легенду. Но когда допрашивавший меня офицер приказал снять сапоги, взамен которых кинул мне старые, потрепанные, я стал возражать.
— Ах так! — угрожающе рявкнул офицер. — А вот мы расстреляем тебя, как большевика, тогда сапоги тебе совсем будут не нужны!
Он уселся у окна и стал, кряхтя, натягивать мой сапог. Нога не лезла, и офицер то вставал и пританцовывал, то снова садился и тянул голенище за ушки. Наступил самый подходящий момент для побега, — и я немедленно воспользовался им. Прыгнул на офицера, свалил его на пол, ударил потрепанными сапогами по окну и, распахнув рамы, плюхнулся в снег. В ночной мгле гулко захлопали револьверные и винтовочные выстрелы, но погони не было. Я всунул ноги в разношенные сапоги (не идти же босиком), осторожно перешел по льду Западную Двину и спустя несколько часов уже отогревался в избе Макара Шинко, где меня поджидал связной.
Выслушав рассказ о моем приключении, связной покачал головой и произнес:
— Повезло вам, товарищ Воложинов, пуля вас миновала. Да и сами вы не растерялись. Лучше уж сапоги потерять, чем голову.
Связной передал мне инструкции ЦК: расширять сеть нелегальных большевистских организаций, информировать их о жизни в Советской России и на свободной территории Белоруссии, обучать подпольщиков методам конспирации. Налеты на местные гарнизоны совершать только при соответствующей ситуации, гарантирующей от потерь и провала, опасаться провокаторов, газеты и листовки хранить наравне с оружием и распространять их только по цепочке, через верных людей. Встреча со связным ЦК прибавила сил, энергии и напомнила о первоочередных задачах подпольного и партизанского движения в тылу врага.
Куда же теперь податься? Где найти кров? У того старика, что желал заняться конокрадством? Нет, он был опасен. Искать нового пристанища? Это не так просто, жители напуганы полицейским террором, нельзя подводить ни их, ни себя. В лесу я стану бедствовать, как бездомный пес, без крыши над головой и без теплой одежды. Оставалось вернуться к старому другу Иллариону Молчанову.
Он не удивился моему приходу и, обнимая, успел шепнуть:
— Брата Семена не опасайся. Я с ним уже обо всем потолковал.
— Превосходно. Отогреюсь маленько, а потом расскажу новости.
И снова мы стали с Молчановым продолжать совместную работу, проверяя и инструктируя подпольные кадры, осторожно агитируя крестьян и организуя их на борьбу за Советскую власть, против польских захватчиков. Почти везде мы встречали понимание и готовность помогать нам, хотя случалось, что нас встречали настороженно или равнодушно и поспешно выпроваживали, напутствуя такими словами:
— Где уж нам против ихней силы. Бог терпел и нам терпеть велел. Как-нибудь свой век проживем без ваших штук.
Такие настроения нам были понятны: репрессии оккупантов запугали часть населения, кроме того, не каждый же мог отважиться стать борцом, тем более в условиях подполья. Но из подобных случаев мы делали единственно правильный вывод: надо еще упорнее и настойчивее работать в массах, преодолевать апатию и упаднические настроения, привлекать к активной деятельности всех, кто к ней способен.
Были у нас и приятные неожиданности, когда помощь приходила оттуда, откуда, казалось бы, и ждать ее нельзя.
Однажды мы с Молчановым приехали в деревню Замошье и у солтыса, своего человека, узнали, что неподалеку, в маленькой деревеньке, будет свадьба. Перечисляя гостей, староста назвал фамилии некоторых наших подпольщиков.
Мы решили побывать на празднике. Как водится, на свадьбе много танцевали, пели, веселились. Я сидел в сторонке и наблюдал за всей этой пестрой и шумной суетой. Во время очередного танца ко мне подсела притомившаяся девушка, назвалась Оксаной и вдруг спросила:
— Товарищ, как идут дела? Какие новости из России?
Я стал говорить что-то невнятное, а Оксана, красивая, светловолосая, нарядно одетая, огорченно покачала головой и шепотом продолжала:
