— У нас нет огорода.
— Потому и ветошь не можете на шомпол накрутить, сил нет. Вот так белоручками и становятся.
Сержант сдёрнул промасленный комок с конца шомпола, оторвал тонюсенькую тряпочку от куска старой простыни и туго обернул конец металлического прута. – Теперь понятно?
— Понятно, — тихо прошептал Санька.
— Чистите! А то посуду мыл, полы протирал… Тьфу. Дома их балуют, а здесь перевоспитывай.
Санька сжался от этих слов, да ещё услышал где-то рядом знакомое подхихикивание Рустамчика и «У, жаба» Серёги Яковлева.
— Продолжайте, — подал шомпол сержант.
Санька стал с усилием двигать шомпол по каналу ствола. Первоначально стержень ходил с трудом, но потом послышался лязг металла о металл. Он вытащил прут: ветошь осталась внутри. Он снова стал накручивать тряпку, опять получилось плохо. Комок не лез в канал. Он перекрутил, опять неудача. Все давно закончили, а у него не получалось.
— О-о-ох, — с раздражением выдохнул сержант. – Не могу спокойно смотреть на это. Свободны, ставьте ружья в шкаф. Соболев, остаться.
Когда оружейная освободилась, сержант сказал:
— Пусть Вам будет стыдно, что Вы отнимаете у меня время, которое я должен был потратить на подготовку к занятиям в вечерней школе. Я всё сделаю за Вас. Давайте винтовку и шомпол.
Санька прижал мелкашку к груди.
— Давайте, я Вам покажу, как надо делать!
— Не дам.
— Я Вам приказываю.
— Не дам, сделаю сам.
— Мне некогда ждать! И без того дел хватает.
— Не дам, — сильнее прижал ружьё Санька.
— Не давай, — услышал он Витькин голос. Тот остался стоять у шкафа.
— Вы почему здесь? Я же сказал, всем быть свободными. Это невыполнение приказа.
— Я ему помогу чистить, и освободим Вас. Сделаем всё быстро.
— Наказание с вами, — процедил сквозь зубы сержант.
— Хорошо. Даю вам десять минут, но если не успеете, то… — Сержант встал у окна и сложил руки на груди. – Давайте! А я посмотрю.
— Санька, бери затвор, а я попробую с шомполом. Смазывай в масле тряпку и три. Три сильнее, нажимай, чтобы блестел. А потом чистой тряпочкой протрёшь.
У Витьки всё получилось. Он легко накрутил ветошь на прут, а тот легко вошёл в ствол. Через минуту Витька сменил паклю, потом ещё. Протерев насухо тряпочкой, он макнул кусочек ветоши в баночку с маслом, задвинул затвор, смазал металлические части винтовки и легко доложил:
— Товарищ сержант, Ваше приказание выполнено.
Чугунов посмотрел на часы:
— Десять минут четырнадцать секунд. Я вас наказывать не буду, хотя вы просрочили с чисткой.
— Можете и наказать, — буркнул Санька, но тут, же почувствовал, как Витька дёрнул его за руку.
— Могу, но не буду. Вы сегодня уже своё получили. Можете быть свободными.
Витька схватил Саньку за руку и потащил из оружейной комнаты.
— Ну что ты лезешь! Что ты ему докажешь? Влепит он тебе наряд на работу, и всё. Тем более что сам виноват, с мелкашкой возился дольше всех.
— И буду драить, ну и что!
— Ну тебя! – махнул рукой Витька. – Вместе с тобой буду драить я или кто-нибудь другой? Прав тот, у кого больше прав. У Чугунова прав больше. Тем более… — Витька замялся.
— Тем более, он меня терпеть не может.
— Ну нет, просто не очень любит.
— Это точно, не любит.
И почему он должен нас любить? Что он нам мама, или папа, или бабушка? Он служит здесь три года, всё выполняет по уставу. Наказывает за дело. А в уставе не написано, чтобы кто-то кого-то любил.
— Мама да, — вздохнул Санька. – И дома всегда хорошо, тепло, не надо шинель под одеяло украдкой засовывать. И какой она вкусный борщ варит.
— Дома на зарядку не выгоняют и наряды не дают. А есть берёшь сам что хочешь и сколько хочешь, — продолжил Витька.
— И строем не ходишь. И если даже холодно, всегда можно печь потопить, и так тепло становится, что хоть в трусах спи. А мама придёт ночью с работы, зачерпнёт кружку воды из ведра, а потом ещё одеяло подоткнёт. Хорошо.
— Хорошо, — согласился Витька. – У нас ещё до обеда час. Пойдём к Володе. А то сейчас начнём про пироги, про пельмени, варенье, и совсем грустно станет.
У казармы четвёртой роты Санька вдруг остановился:
— Вить! Как надоело всё-ё-ё! Больше не могу. Хоть у него тут всё по уставу, но всё равно больше не могу. Я когда поеду на каникулы, останусь дома.
— И будешь спокойно ходить в школу? Будешь все насмешки терпеть, что струсил и не выдержал? И от кого, терпеть, которые даже одним глазком ничего этого не видели?
— Не знаю, буду. Здесь же терплю.
— Но это хуже, чем терпеть от Чугунова, от Серёжи, от Рустамчика. Здесь хоть есть за что, — и тихо добавил, — я как же я без тебя?.. Я к тебе привык, и нашему взводу на олин наряд в месяц больше прибавится. Тебя же не будет.
От этих Витькиных слов тепло разлилось в груди и поплавком поплыло к горлу. Глаза стали влажными. И слёзы были не злыми, не от обиды, а тёплыми, хорошими слезами. Хорошо, что ты кому-то нужен. Нужен ему, Витьке, и он не может без тебя. Он не по уставу к тебе хорошо относится, он просто без тебя не может, потому что ты рядом с ним спишь, учишься, ешь, потому что ты, Санька, его друг…
— Вы к кому? – спросил дневальный.
— К Володе Зайцеву.
— Сейчас, подождите, у них инструктаж. Занятия в парашютной секции.
Дневальный с чуть выдвинутой тяжёлой челюстью уставился через их головы в одну точку и будто окаменел. Витька прислонился к стене, а Санька встал рядом. Но выглянувший из-за двери спальни суворовец с широким раскрасневшимся лицом тут же оглянулся и крикнул:
— Зайцев, к тебе твои дети.
За дверями раздался частый топот, и на площадку выбежал Володя.
— Вы что здесь стоите? – Оглянулся на дневального. – Ты почему их не пускаешь? Здесь же холодно.
— Вы там занимаетесь, — всё так же продолжал гипнотизировать точку дневальный.
— Ну так отправил бы наверх, вызвал бы меня, ну что-нибудь сделал?
Дневальный буркнул, что и так у него дел хватает. Володя обнял ребят и повёл на второй этаж в класс.
— Хорошо, что пришли. Я сейчас закончу с парашютными делами и вернусь. Что-то серьёзное случилось?
— Да не очень, — замялся Витька. – Просто англичанка нам наряды объявила.
— Ольга Михайловна, — Володя не удивился. – И нам наряды объявляет. Да ещё проследит, чтобы в поставили, и спросит, как отстояли. Строгая женщина. Капитан запаса, немцев допрашивала. Я видел её военные фотографии. Молодая светловолосая кудрявая красавица. С генералами фотографировалась.
Говорят, что на допросе один эсэсовец выхватил у нашего офицера пистолет. Так она его на приём и через себя. Ключицу сломала. У неё ордена и медаль за отвагу.
— Смелая, — почесал затылок Витька. – А мы не знали.
— Героическая женщина, — улыбнулся Володя. – Мы на неё и не обижаемся. С такой можно и в разведку.
