хозяйство. Удалось пристроиться в Либавском военном порту. Но Рига не давала покоя. «Получу немного денег и вернусь туда», — думал Павел. Через неделю взял расчет. На билет хватило, да еще и осталось. Верил, что на этот раз повезет, обязательно устроится в Риге. И не ошибся. В первый же день Павел познакомился с двумя грузчиками, Львовым и Филатовым. Оба в недавнем прошлом балтийские матросы.
— У нас в артели много флотских, — сказал Львов. — А ты откуда притопал? В Риге, брат, не медом, а нагайкой потчуют…
Павел рассказал о Новозыбкове, о крестьянском восстании, и как-то сорвалось с языка, что попал в «черный список», потому дома на работу его не берут. Достал из кармана оставшиеся медяки:
— Все богатство — двадцать шесть копеек с грошем…
— Аккурат хватит на покупку замка в Старом городе. — Львов положил руку на плечо Дыбенко.
— Что ж, позову на новоселье, — ответил на шутку Павел.
— О восстании и о «черном списке» помалкивай, — посоветовал Филатов. — А то вместо работы угодишь в башню «Толстая Маргарита» — мрачную тюрьму в Ревеле. Там нашего брата котлетами не кормят.
Когда грузчики беседовали с Дыбенко, старшего артельщика не было. Появился он как-то незаметно. Увидев новенького, спросил:
— Кто, откуда?
— Иван Григорьевич, возьмем парня в артель, — попросил старшего Филатов. — Детина здоровый, работать может.
— Да ведь самим дела не хватает, — ответил старший, внимательно разглядывая Павла. Спросил: — Политическая благонадежность не замарана?
— У него все в порядке, — бойко ответил за Павла Филатов. — Чист как херувим.
— Все вы херувимы, — улыбнулся Иван Григорьевич. — Хватит лясы точить, пошли на разгрузку.
Дыбенко приняли в артель. Первое время получал он несколько меньше других, но денег хватало, даже домой послал. За богатырскую силищу, веселый нрав его полюбили грузчики. Жил в общежитии холостяков в Задвинске. Около месяца спал вместе с Филатовым, пото, м купил койку. По воскресным и праздничным дням они обедали у Львова. Его жена Мария работала на мануфактурной фабрике. У них двое детей — пятилетний Миша и трехлетняя Любаша. Ютились в небольшой комнатке фабричного дома.
К обеду нередко появлялись незнакомые Павлу люди. Среди обычных разговоров — о дороговизне, о фабричных и портовых делах — речь заходила о политике, засилье тайных и явных агентов, от которых «дышать трудно», о зверстве полиции и жандармов, о том, что такой-то осужден и отправлен «куда Макар телят не гонял».
«Львов и Филатов подпольщики, и друзья приходят не без дела, — решил Дыбенко. — Но раз «крамольные разговоры» ведутся при мне, значит, доверяют, считают своим». И еще уяснил: Филатов тут главный, именно он пригласил Павла на занятие подпольного кружка, давал книги. Беседы с передовыми рабочими и прочитанные книги позволили молодому Дыбенко многое понять и по-новому осмыслить, как жить, с кем и куда идти, за что бороться.
Павел писал домой: «…Дела у меня наладились, встретил я хороших людей, их много среди грузчиков — большинство бывшие моряки. Очень нравятся мне Илья Филатов и Михаил Львов, оба относятся ко мне как к родному брату, всю жизнь помнить их буду. Так что у меня все в порядке. А как вы живете, родные, наверное, все бедствуете? Со следующей получки еще пришлю деньжат…»
О назначенной на 1 мая 1909 года демонстрации Павел узнал от друзей.
— В общежитии останешься или с нами пойдешь? — спросил Филатов и предупредил: — Возможно, придется с казаками столкнуться.
— Обязательно пойду! — ответил Дыбенко.
Организованными колоннами с красными знаменами рабочие устремились в город. Вместе со своими друзьями шел и Павел, вдохновенно пел «Вихри враждебные веют над нами…». Настроение у него было отличное.
Людской поток приближался к городской площади. «Никто не даст нам избавленья…» Слова песни разносились далеко вокруг.
Припекало весеннее солнце, на деревьях лопались почки, появлялись еле заметные зеленые комочки; скоро, очень скоро зашелестит, заколышется молодая нежная листва. Казалось, ничто не предвещало беды. Портовики приблизились к трибуне, с которой, сменяя друг друга, выступали ораторы.
Павлу захотелось подняться на трибуну и рассказать о нищете своих земляков в Людкове, бесправии рабочих в Новозыбкове да и в Риге тоже. Он посмотрел на друзей и решился. Вот Дыбенко на трибуне…
Только успел спрыгнуть на землю, над головой увидел морду вздыбленной лошади, блеснула шашка и сильно ударила по спине, к счастью, шашка полоснула плашмя и вреда не причинила. «А ведь мог изрубить гад казак!»
Демонстранты рассеялись… Вечером начались аресты. Привели в участок и Павла. Дежурный надзиратель зачитал санкцию на арест: Дыбенко обвинялся в поддержке организации РСДРП и в антиправительственной агитации среди рабочих… К суду не привлекли, но работы лишился. Опять полуголодное существование. Друзья посоветовали поступить на бесплатные электротехнические курсы.
— Чтобы не шататься без дела, обучишься ремеслу, а мы потом тебя попытаемся снова вернуть в артель, — говорил Львов. — Харчеваться пока будешь у меня.
Полгода учился Павел на электрика. Его хвалили за прилежание и отметили это в документе об окончании курсов. Только электриком устроиться не удалось, товарищи помогли вернуться в порт.
Все больше Павел втягивался в подпольную работу. Готовился к вступлению в РСДРП, однако стряслась беда. Подошло время призыва, Павел должен был поехать в Новозыбков, к месту приписки. А он поступил по-своему.
— Не пойду служить царю, — сказал он Львову и Филатову, когда все сроки были пропущены. Товарищи не одобрили его поступок.
— От царевых холуев не скроешься, о тебе скоро вспомнят, — сказал Львов. — А нашей партии очень нужны в войсках свои верные и надежные люди. Служить тебя все равно заставят, поэтому явись и объясни: «Запамятовал, мол, виноват».
Не успел Павел воспользоваться добрым советом друзей. В ноябре 1911 года его вызвали в полицию, а затем по этапу отправили в Новозыбков. Следом за ним пошло «дело», в котором Рижское полицейское управление уведомляло, что П. Е. Дыбенко политически неблагонадежен и что он «злостно уклоняется от воинской службы».
Нерадостной оказалась встреча с родными.
— Стало быть, не нашел ты, Павлуша, счастья, — с горечью произнес отец. — Оно что тот журавль — летит высоко, до него не дотянешься.
Новозыбков по-прежнему тихий, пустынный… Заглянул Павел в кузницу, но там у наковальни стоял хмурый старик, а мехи раздувал лет десяти мальчишка, испуганный, забитый. И угли в горне горели тускло, нежарко… О кузнеце Иване Тихоновиче и его племяннике Алеше ничего не узнал.
20 декабря вместе с новозыбковскими, стародубскими парнями Павла Дыбенко повезли на военную службу на Балтийский флот.
ГЛАВА ВТОРАЯ
«ПОЛИТИЧЕСКИ НЕБЛАГОНАДЕЖЕН»
Поезд прибыл в столицу 25 декабря 1911 года. Был по-зимнему
