Обычно в 10 часов вечера звучал сигнал отбоя, и мы ложились спать на голых нарах, подстелив кто газету, кто картон или лист бумаги, подложив под голову свой вещевой мешок. По каким-то причинам в казармах не было постельных принадлежностей. Утомившись за большой день, мы успевали быстро уснуть, но спать нам долго не удавалось, и уже через час звучала сирена — сигнал воздушной тревоги. Вскочив со своей примитивной постели, мы устремлялись по лестницам на крышу. Там у каждого из нас был свой пост. Мы с Гречушкиным всегда дежурили вместе. Мой друг Яков Калинович, бывший мастер станкостроительного завода, был невысокого роста, неприметный на вид и слегка кривоногий, но очень хороший товарищ. Он не обладал храбростью, но был истинным коммунистом, патриотом нашей Родины и мужественным человеком. Старше меня лет на восемь. В Егорьевске у него осталась жена и маленький сын, только что родившийся в этом году. Так вот, сидим мы с ним, прижавшись друг к другу спинами, на коньке крыши и переговариваемся:
— Калиныч, как у тебя там?
— Пока ничего не видно, а у тебя что? — теперь уже спрашивает, в свою очередь, меня Гречушкин, которого я с любовью звал Калинычем.
— И у меня ничего.
Но вот проходит минут 20–30 напряженного ожидания, и кто-нибудь из нас первым сообщает:
— Началось!
— Что началось?
На горизонте появились первые взрывы зенитных снарядов, которые в ночном небе вспыхивали как яркие звездочки. Это значит, что с той стороны на Москву летят фашистские самолеты.
Вокруг Москвы и в самой столице была хорошо организована мощная противовоздушная оборона. Кругом стояли зенитные орудия, на крышах домов были установлены зенитные пулеметы и звукоулавливатели. Кроме того, каждый вечер в небо Москвы поднималось большое количество привязных аэростатов. Поэтому немецкие бомбардировщики встречались еще на подходах к Москве плотным огнем зениток и ночными истребителями. Не многим из гитлеровских самолетов удавалось прорваться к Москве. Все же некоторые из них шли над Москвой, ярко сверкая в лучах зенитных прожекторов, и гул их двигателей напоминал тревожные и грозные слова: «Везу! Везу!» С замиранием сердца мы ждали, что же будет дальше, в каком месте Москвы будет сброшен смертоносный груз.
Бомбардировщик летит в нашу сторону. И вот уже почти над нами. Разрывы зенитных снарядов прямо над нашими головами. Осколки от снарядов летят во все стороны, барабаня по крыше. Слышится все возрастающий вой сброшенной бомбы. Огромной силы взрыв разрушает дом недалеко от нас в направлении Арбата. Горячая взрывная волна опаляет наши лица и почти сбрасывает нас с крыши. Снова вой бомбы. На этот раз на наши крыши и крыши соседних домов, где дежурят девушки, посыпались зажигательные бомбы. Некоторые из них пробили крышу и горят на чердаке. Торопимся забросать их песком, а остальные сбрасываем на землю. И все же где-то недалеко от нас вспыхивает пожар. Горят какие-то склады. Слышим голос с соседней крыши: «Это загорелся склад с каучуком!» И снова слышим крики: «Упал с крыши! Скорее окажите помощь!» Оказывается, один из наших товарищей был ранен в голову осколком зенитного снаряда и, потеряв сознание, упал с крыши и разбился насмерть. Вот какая судьба у этого товарища: еще не был на фронте, а уже погиб.
С большим напряжением мы следим за дальнейшим полетом этого бомбардировщика. И снова он делает разворот и летит в нашу сторону. Вдруг мы видим, как один из зенитных снарядов угодил в этого стервятника. Самолет загорелся и устремился вниз, как горящая ракета, оставляя за собой огненный след. Фашист получил по заслугам, и мы вздохнули с облегчением. После отбоя остаток ночи я очень плохо спал и ворочался с боку на бок на своей жесткой постели.
Днем мы первый раз получили почту. Мне прислали письма Ира и родители, которые сообщили, что мой брат Борис тоже мобилизован и находится где-то во Владимирской области. А Ира написала, что к ним в Егорьевск приезжала моя мать, нашла ее, и они познакомились друг с другом. Обе были на моей квартире, поплакали обо мне и о том несчастье, которое навалилось на нашу страну и на всех нас. Мама пригласила Иру к ним в деревню. Я был очень рад такому известию, а также тому, что моей маме Ира понравилась.
А на фронтах Великой Отечественной войны шли тяжелые оборонительные бои. Наша армия с большим трудом и с огромными потерями сдерживала немецко-фашистскую армаду, которая все дальше углублялась на нашу территорию. Мы все очень переживали временные неудачи нашей армии, рвались на фронт, чтобы оказать ей помощь. Мы возмущались, почему нас держат в Москве и заставляют заниматься строевой подготовкой, как будто это так важно в будущих боях.
Прошло около двух недель нашего пребывания в этих казармах. Однажды утром нам было приказано построиться с вещами, и нас повели в Военно-воздушную академию имени Жуковского. Там нас разместили в курсантском общежитии академии и стали обучать новой современной авиационной технике. Мы с Гречушкиным и еще несколько егорьевцев были зачислены на курсы мастеров авиавооружения.
Лекции и практическую подготовку с нами проводили военные специалисты, офицерский и технический состав академии. За очень короткий срок мы получили хорошие знания по нашей будущей специальности. Теперь нас больше не посылали дежурить на крыши зданий, а во время воздушной тревоги мы вместе с жителями укрывались в метро.
В первые недели войны, когда мы были еще в Вышнем Волочке, среди мобилизованных была низкая дисциплина. Были случаи, когда отдельные военные отлучались из части и отсутствовали по неизвестным причинам не только часами, но и днями. И все это им сходило, так как в Вышнем Волочке было огромное скопление мобилизованных, такая неразбериха, что всех нас учесть было очень трудно. В Москве эти разгильдяи почувствовали настоящую военную дисциплину.
В нашей курсантской команде был такой случай. Один из нас был жителем Москвы и повадился после воздушных тревог не являться в общежитие, а к утренней поверке появляться в нашем строю. Ему понравилось такое положение, он совсем обнаглел и не являлся на занятия два дня подряд. Командование объявило розыск этого дезертира. Его нашли и арестовали, но не у родственников, а на квартире у женщины. За дезертирство его судил Военный трибунал и приговорил к расстрелу. Но, учитывая некоторые смягчающие обстоятельства, расстрел был заменен посылкой его на фронт в штрафной батальон. Приговор Военного трибунала и приказ по Академии были нам зачитаны перед строем. Это явилось хорошим уроком всем, кто не хотел считаться с военной дисциплиной и фронтовым положением, на котором мы находились. В середине августа 1941 года мы успешно закончили курсы. Нам присвоили звания старших сержантов, аттестовали мастерами по авиавооружению и выдали соответствующий документ. Получили мы также направления в авиачасть.
