class="p1">– Да ну?
– Не сомневайся! И сказку на ночь расскажет… Идём, Ванюша, спать.
Как отец меня в сугробе утопил
Зимняя дорога, вот мой дом родной,
даже у порога снег стоит стеной.
Чистит батя тропку, мать печет пирог,
а дочуля топает прямо за порог.
– Ты куда раздетая?
– Выйду погулять.
– Дочек неодетых отец отправит вспять!
Ведут меня одеться в шубу и вперёд:
– Тятенька, приветик! – снег мы тянем в рот.
– Что мне с ней тут делать, сугробища стеной?
– Мне и дела нету! – мать спешит домой.
Маленькую Инночку садят на сугроб:
– Будь хорошей девочкой, а я пророю ход!
Сидеть в сугробах, знаете, не очень то легко,
вокруг всё расплывается, я иду на дно:
молча иду, мне нравится,
вокруг всё расплывается.
Оглянулся отец:
– Нет здесь дони, где юнец?
Вот и откапывай дочь руками,
а потом рассказывай маме
какой ты всё-таки дурак.
Она скажет: – Родом так! –
и всю родню друг другу припомнят,
пока дочка стол не уронит,
большой такой стол, журнальный,
чуть было не поминальный
по кошке нашей Марыське.
А за окном близко, близко
зима неспешно гуляла
и звала, звала, и звала.
– Пойдем погуляем, мама!
– Нет, дочь, раз ты Иванна,
то тебе и гулять с отцом.
Вань, одевай её!
Бани
На выезде из посёлка стоит общественная баня, в которой были женские и мужские дни. Холл: касса, ларёк с очень вкусными советскими соками, вход в парикмахерскую, вход в раздевалку. В раздевалке деревянные кабинки без ключей, крашенные лавки и дощатые решетки под ногами. Все раздеваются догола и прут в помывочную, там же находится и парилка. И никаких тебе простыней. Ещё чего! Помывочная ужасна: облупленный кафель, жестяные тазы, дребезжащие краны. Мрачно, как в тюрьме. В парной повеселее: там всё деревянное, и тётеньки хлещут друг друга вениками. Особенно красивы мгачинки к осени: загорелые как негритянки, и белые в местах, где был купальник. Смешно! Тетенькам нисколько не зазорно брать с собой мальчиков лет до шести. Мыться принято раз в неделю. Иногда я и мамка бегали ополоснуться через дорогу на электростанцию. Там помывочная выглядела ещё хуже. А шахтёры принимали душ в шахтном комбинате.
Ну, раз детей с собой брать не зазорно, то как-то раз взял меня (трехлетнюю) папка с собой в баню. Назад привел обиженный, кинул матери и сказал:
– Ты вот «это» мне больше с собой не давай!
– Вань, а что не так?
– А вот у «этого» и спроси.
«Это», конечно, молчало. Но в ходе допроса самого Ивана Вавиловича пыточно-подручными средствами моей матери, выяснилось, что в бане «это» выпучило полный ужаса взгляд на причинные места мужиков, и не сводило его до самого конца мытья. И тут Валентина поняла свою ошибку: она ж уже приучила «это» к женской бане, и «это» точно знало как должен выглядеть человек вообще и в принципе.
Бабка шла, шла, шла
Вот оно море, рукой подать. Эти три толстые тётеньки (моя мама и её подружки – Нина Каргаполова и Люся Бурганова) живут у Татарского пролива, но о ужас, они не умеют плавать. Ох, больно на них смотреть, зайдут по пояс в воду, возьмутся за руки и твердят:
– Бабка шла, шла, шла, пирожок нашла, села, поела, опять пошла!
На словах «села, поела» они присаживаются в воду и быстро встают. И так три раза. Всё, покупались, идут на берег хорошенько закусывать. У них это называется – загорать. А их мужья (три поджарых, сильных парня – Иван Зубков, Николай Каргаполов и Илья Бурганов) берут своих чад на руки и учат плавать. Ну или на надувной матрас положат рядом с собой и плывут. Мой батя как-то раз умудрился взять с собой в плаванье сразу троих трёхлетних детей: меня, Ирку Бурганову и Толика Каргаполова. И всех троих утопить. Ну скользкие мы, соскальзываем всё время.
Вот я тону, а вода вокруг зелёная-зелёная, красивая-красивая! Толик рядом тонет. Ирку не вижу. Отец, видимо, позвал на помощь дядю Колю и дядю Илью. Потому что сперва меня вытащил папка, а когда я нырнула во второй раз, то уже дядя Коля Каргаполов. В общем, спасли всех троих! Тятьку отругали и пошли закусывать дальше. Так мы и росли. А вы как думали? Всё очень жёстко, на выживание.
А вы купайтесь, купайтесь, как до Чёрного моря доберетесь, ну или хотя бы до каких-нибудь там азиатских морей, так обязательно приговаривайте, купаясь:
Бабка шла, шла, шла, пирожок нашла, села, поела, опять пошла!
Бабка шла, шла, шла, пирожок нашла, села, поела, опять пошла!
Демонстрации
Демонстрации оставили яркое впечатление в мои 3-4 года. Именно в этот короткий период времени взросления ребёнка любой мужчина может посадить дитя на плечи и идти с ним по улице сколь угодно долго, в надежде, что отпрыск уже приучен к туалету и не обсыкает его теплую, широкую спину. Ну извиняйте, памперсы придумали позже.
1 Мая (праздник всех трудящихся), 9 Мая (день Победы), 7 Ноября (день рождения Октябрьской революции) и день Шахтера – вот самые главные праздники, которые подразумевали колонное шествие. Радостно ликующая толпа со стягами и транспарантами выдвигалась с самого Востока, от шахтного комбината и медленно шла к поселковому совету, постепенно вбирая в себя всё новые и новые людские тела, стекающиеся со всех дворов. Семья Зубковых тоже выдвигала своих представителей во всеобщего шевелящегося монстра – Ивана Вавиловича и дочку Инночку. А происходило это так: празднично экипированный Иван нервно курил во дворе, выглядывая на дороге родную колонну, бурлящую шахтёрами и детворой, а Валентина Николаевна готовила к празднику дочку, гладила флажок и связывала в узелок воздушные шары, которые предварительно надул ее муж.
Когда тёмное пятно колонны начинало, наконец, мелькать вдали, Иван мчался в дом за ребёнком. Дитя водружали на горбушку отца, и они вливались в кумачово улыбающуюся массу. От шахты до поссовета 5 километров. Наш дом как раз посередине. Так что 2,5 километра папка пёр меня на себе, а потом еще час-другой топтался на месте, пока шли митинг с концертом. Я гордо восседала на своем «коне-тяжеловозе» и махала флажком таким же молодым наездникам, как и я. Это было самое счастливое время для отдельно взятого человечка, маленького такого, не вовремя хотящего <пи-пи>, <а-а> и пирожка от румяной уличной продавщицы.
– Пап, а эти дядьки ещё долго будут гавкать в ту штуку?
– В рупор, рыбка. Подожди, сейчас Николай Каргаполов начнёт выступать. Видишь, вон он стоит посреди шахтной администрации.
– А ты
