Март
Заповедники и табула раса
В начале марта я копался в интернете, собирая материал о заповедниках для очередной детской книжки.
Прежде всего, выяснил, какая из охраняемых природных территорий самая большая, какая – самая маленькая, какая была самой первой. Записал.
Поехали дальше. Теперь нужно найти что-то легко сопоставимое с общей площадью российских заповедников и национальных парков.
Писать такое образовательно-полезное чтиво вообще-то скучновато, книжки выходят не для детей, а для родительниц, выбирающих печатную продукцию для своего потомства, и для надзорных органов, оберегающих комфортное детство. Они должны получиться максимально развивающими и преувеличенно безопасными. Я знаю одну маму, которая вырезала из детской энциклопедии некоторые картинки к статье о физиологии человека перед тем, как дать эту энциклопедию дочке, чтобы эти картинки не травмировали сознание ребенка. Ладно, скажу, раз уж об этом зашла речь, это была моя близкая родственница, – в моей семье женщины всегда страстно увлекались табуированием.
Писать скучно, но собирать материал я люблю, особенно когда занимаюсь этим без спешки. Устраиваешься с утра на диване сам, устраиваешь рядышком кружку с чаем и, например, черные имбирные пряники, которые продаются у нас в райцентре в магазине под названием «Бакс». И уплываешь по гиперссылкам.
И я бы не назвал такое плавание в сетевых морях серфингом, хотя его так часто называют. Скорее, дайвинг в теплом коралловом море. Ныряешь туда со своим чаем и пряниками, лениво шевелишь ластами, в наушниках что-нибудь доисторическое, из времени моего глубокого детства, из времени, когда люди хотели выкарабкаться из напугавшего человечество модерна, когда они воодушевленно говорили «прощай» огромному натуральному миру и готовились к переселению в наш маленький, рукотворный. Зря они втащили в это домашнее пространство, отделанное пластиковыми панелями под натуральное дерево, и сам громоздкий модерн: прощаться, так уж прощаться по-настоящему.
Почувствуй эту простенькую музыку, в ней еще есть простор, они поют о девочках, о больших городах, о чем угодно, но у них просто до фига простора – и в жизни, и в музыке, у них перед глазами далекий горизонт и всегда под рукой долгая дорога домой, long way to home. Ты оттуда родом, из этого понятного, доисторического, незамысловатого времени, и ты каждый раз с опаской и восторгом начинаешь прогулку по чужим для тебя, необъятным цифровым пространствам. Странные эти пространства без простора, обозреваемые через окошечко монитора.
Они бездонны, здесь не на что опереться, ты проваливаешься и зависаешь, спутав верх, низ и все стороны света. Паришь себе в бескрайней информационной толще, заныриваешь в форумы, следуешь за табунками комментариев, пока тебя не захватывает другая тема. Или пока кислород под рукой не кончается, так что нужно с виноватым видом поискать что-нибудь в буфете или холодильнике.
По дороге к холодильнику взглядываешь в окно, а там – занесенные снегом поля и неподвижные, нарисованные тушью деревья. Летом в моем окне видны поля, заросшие дикой травой, и деревья, плавно шевелящие кронами. Все это – из прошлого мира, где не существовало смартфонов, где телефоны близких и понравившиеся стихи помнились наизусть. Я все же проделал тот долгий путь к дому, о чем пели в те времена, и построил этот свой дом так, чтобы мне нравился вид из окошек: заросшие просторы на самом краю умирающего села. Закрыл, как говорится, гештальт, и теперь, возможно, готов к чему-то новому.
Добываешь себе из буфета какие-нибудь орешки или печенья и плюхаешься обратно в безбрежное, жидкое, завораживающее пространство, где нет под ногами надежной дороги, устаревшей пыльной почвы.
Итак, через некоторое время становится ясно, что все наши заповедники, сложенные вместе, сравнимы по площади с Германией, а национальные парки – с Чехией. Записал. Заодно я узнал, что Васюганские болота в Западной Сибири – самые большие в мире, что этим болотам уже десять тысяч лет, что в них встречаются кровососущие бабочки. Там тоже устроен заповедник. И это записал.
Потом стал читать о Лапландском заповеднике, его основателе Германе Крепсе и северных оленях. Узнал, что у северных оленей глаза золотистого цвета летом и голубые зимой, а Герман Михайлович Крепс, будучи еще питерским гимназистом Гешей, а может быть, Герой Крепсом, прочитал книжку Пришвина «В краю непуганых птиц», заболел Севером и посвятил ему почти всю свою жизнь.
Я сам в детстве начитался книжек и потом устроился на несколько лет работать лесником в заповедник. Так что Крепса я понимаю, Крепс мне близок.
Нет, это просто фантастика – летом золотистые, а зимой голубые! Абсолютно бесполезная, но необычайно приятная информация. Я добыл ее, и хочется как-то ее использовать, как-то мощно использовать, но, кроме как сообщить Любке, которая в это время взялась пылесосить, ничего не приходит в голову. Любка не может в данный момент в полной мере оценить ее. Пылесосящего человека золотистые глаза оленей могут только раздражить. Но даже если подойти к ней с этим открытием в подходящее время, она, скорее всего, ласково посмотрит, может быть, даже проведет мне ладошкой по груди или погладит плечо и ответит что-то типа: «Какой ты у меня романтик!» И сына вряд ли захватит эта информация: она не позволит ему ни удачно выделяться, ни правильно соответствовать сверстникам.
Ладно, бог с ними, с оленями. В принципе, и про Крепса интересно, да и полезно. В общем, Крепса стоит вставить в книжку. Если пишешь о заповедниках, все равно нужно писать о людях. Нам, людям, интереснее всего слушать и читать о людях, тут ничего не поделаешь. Даже вот в теме захватившего меня открытия я замечаю, что мысли быстро перескакивают с северных оленей на северных девушек с золотистыми и голубыми глазами.
Интересно, какие у оленей глаза в межсезонье, какой переходный цвет?
Ладно, решили, Крепса обязательно нужно вставить. Тем более что тут, с Крепсом, и педагогический мотив присутствует: вот человек читал в детстве книжки и потом сделал хорошее дело – организовал заповедник, да и вообще стал крупным ученым. Хотя как на это посмотреть – не отпугнет ли современных детишек идея читать книжки, если результатом будет всего лишь научная карьера и природоохранный проект в захолустье?
После Крепса и оленей я надолго задержался на речных жемчужницах – моллюсках, которые водятся в речках Лапландского заповедника. И название такое приятное на языке – речная жемчужница! Прямо сладкая северная вода спешит по камням на перекате. А потом, после переката, – омут с хариусами. Удивительно, что в печальных черных омутках наших северных речек кроме щук, горбатых окуней и серебристых хариусов ныряльщик за информацией может встретить такую тропически-экзотическую вещь, как жемчуг.