По рассказам бывалых авиаторов я знал об обледенении и слышал, что от него погиб не один замечательный летчик. А вот теперь пришлось самому столкнуться с этим явлением.
Пока эскадрилья долетела до Кольчугина, мы потеряли два самолета.
Первый полет по маршруту — и сразу потери. Все это было очень больно.
Дальнейший путь тоже был насыщен происшествиями: теряли ориентировку, совершали вынужденные посадки. Сказывался недостаток опыта.
1 декабря 1941 года весь 710-й полк собрался в Ахтырке. Менее чем в ста километрах Москва… Столица… Враг стоял у ворот города.
Фашисты захватили Клин, Яхрому, Истру. Отборные гитлеровские танковые и моторизованные дивизии, под прикрытием авиационных соединений, стремились до наступления зимних холодов любой ценой прорваться к Москве.
Но все попытки противника разбивались о беспримерную стойкость наших войск.
Страну облетела весть о героическом подвиге двадцати восьми панфиловцев, задержавших немецкие танки на Волоколамском шоссе. Из уст в уста передавались слова политрука Клочкова: «Отступать некуда, позади Москва».
Московский комитет партии писал в листовках:
«Над Москвой нависла угроза, но за Москву будем драться упорно, ожесточенно, до последней капли крови!»
Народ поднялся на защиту родной столицы. На помощь Красной Армии пришли полки народного ополчения. Десятки тысяч москвичей трудились на строительстве укреплений.
Доходили до нас слухи, что под Москвой накапливаются свежие резервы, собираются ударные кулаки.
Ждали, что вот-вот должна круто измениться обстановка. Наша часть была одной из многих, прибывших под Москву. 710-й авиаполк, в который мы входили, влился в состав военно-воздушных сил 1-й ударной армии, только что переброшенной из глубины страны.
И вот свершилось то, о чем думали, чего так долго ждали: 6 декабря войска Западного фронта перешли в контрнаступление.
В первые дни мы помогали штабу армии поддерживать связь с наступающими частями. Летали командиры эскадрилий, их заместители и некоторые командиры звеньев. Рядовые летчики пока на задания не ходили.
Но наступающие все быстрее продвигались вперед. Потребовалось больше самолетов для связи. Наконец счастье улыбнулось и мне с Гарифуллиным. Нам приказали доставить пакет в стрелковую бригаду. Полет до цели продолжался всего минут двадцать и прошел без приключений, но. возвращение было не таким удачным.
Сдав пакет начальнику штаба бригады, мы направились перелеском к самолету. Неожиданно взрыв колыхнул землю. Снег, комья мерзлого грунта взметнулись столбом. Где-то неподалеку часто заухали зенитки. Воздух наполнился пронзительным воем, земля снова вздрогнула, тяжелый грохот поплыл над поляной. «Юнкерсы» бомбили штаб бригады.
Метрах в трехстах от землянки начальника штаба мы залегли под сосной и напряженно глядели в небо. При каждом взрыве вжимались в снег. Рядом с нами, прислонившись к сосне, стоял боец и попыхивал самокруткой.
— Перестань дымить! — сердито сказал черноглазый сержант Гарифуллин.
Боец усмехнулся, показав под рыжими усами прокуренные зубы.
— Думаешь, увидят? — ткнул он цигаркой в небо.
— Маскироваться надо, — пробурчал штурман и еще глубже втиснулся в снег.
— Перезимуем! Это не страшно, это не минометы. А вы что, впервой под бомбами?
— А тебе-то какое дело? — обозлились мы вконец.
Красноармеец хмыкнул:
— Стало быть, у вас крещение? Понятно. Надо бы вам потемну уматывать отсель. Сейчас бы дома сидели. А теперь, чего доброго, еще холку намнут.
— Не болтал бы ты, сами знаем, что делать. Видел же, мы с машиной возились!
— Это верно, — согласился боец. — С техникой завсегда так.
Зенитки «заработали» дружнее. «Юнкерсы» сделали еще два захода и, сбросив остаток бомб, потянулись к линии фронта. Над поляной, вывалившись из-за облаков, закружилась «рама» — так называли немецкий двухфюзеляжный самолет-разведчик. Наш собеседник сразу же бросил окурок.
— Слышь? — толкнул он меня в бок. — Ты мне скажи, из чего эта зараза сделана? Ну никак ее не сшибешь! Кружит и кружит. По ней лупят все, кому не лень, из пулеметов, из ружей, а ей хоть бы хны!
«Рама» жужжала над поляной, точно огромный шмель. Серые комочки разрывов окружали ее со всех сторон. Она ныряла, затем круто взмывала вверх и вдруг, рассыпав серию мелких бомб, скрылась в облаках, а потом вновь появилась. В лесу гулко затрещали взрывы. Было похоже, будто кто-то большой и сильный ломает сухие деревья. Одна из бомб разорвалась неподалеку. Красноармеец вскрикнул и схватился за ногу. Я повернулся к нему:
— Ты что?
— Ногу разбило, — застонал он.
Пришлось нам в первый раз быть санитарами. Кое-как стащили валенок. Полезли в карманы за бинтами, но их там не оказалось.
— Наверное, в самолете? — переглянулись мы со штурманом.
А до него метров четыреста. И тут еще «рама» назойливо жужжит. Пострадавший, видимо, понял нашу беспомощность и, превозмогая боль, улыбнулся.
— Нате-ка, ребятки, забинтуйте, да покрепче, — и протянул нам пакет.
Мы начали бинтовать ему ногу, но, наверно, так неумело, что он, тихонько отстранив нас рукой, сам закончил эту несложную, казалось на первый взгляд, операцию. Затем достал из своего бездонного кармана большой складной нож и отрезал часть валенка. Получилось что-то вроде бота. С нашей помощью надел его на раненую ногу и сказал:
— Ну, пойдем, что ли?
Мы помогли ему подняться. И так, поддерживая раненого с двух сторон, заковыляли в санбат, благо палатки его находились неподалеку.
У штаба бригады нас встретил майор.
— Готовьтесь к вылету, — сказал он. — Ваш полк перелетел сегодня в Клин, вот сюда, — и ткнул карандашом в маленький кружочек на карте.
Со штурманом разобрали маскировку, прогрели мотор. Самолет заскользил по снегу и, добежав до середины поляны, оторвался от земли. Под крылом замелькали занесенные снегом деревья. На душе сразу стало легко. Во-первых, в воздухе не так страшно, как на земле. Ну что такое самолет, пусть даже и боевой, на земле, во время бомбежки? Ничто. А во-вторых, как-никак, выполнено первое боевое задание: пакет из штаба армии доставлен в бригаду точно в срок.
Мы летели над дорогой, с обеих сторон заваленной обгорелыми машинами, трупами лошадей, изуродованными орудиями, повозками. Кое-где, уткнувшись пушками в сугроб, чернели танки с крестами. У перекрестка валялись трупы фашистских солдат — их не успели убрать. Дорога войны. Мрачная, страшная дорога военных будней!..
Впереди показались груды битого кирпича, развалины завода. Самолет шел точно по курсу. Минут через десять слева должно было вытянуться Ленинградское шоссе. Перевалили через лес, и действительно, внизу появилась широкая автострада с колоннами людей и машин. Войска двигались на запад. А вот и Клин.
