Ознакомительная версия.
Папский двор – но Макиавелли к этому уже привык – без конца переезжал с места на место: то он оказывался в Витербо, то в Орвьето, в Кастильоне-дель-Лаго… или в Перудже. Проявив большую неосмотрительность, Юлий II остановился там 13 сентября, после того как хитрый Бальони побывал у него в Орвьето, пообещав отдать ему город. Макиавелли был поражен бесстрашием – или наивностью – понтифика и еще больше Бальони, который в итоге не стал чинить вреда тому, кто явился (вместе со всей Священной коллегией), чтобы сдаться на его милость. «Он не причинил зла тому, кто пришел отнять у него государство, писал он Совету десяти, что, видимо, есть следствие его незлобивой натуры или человеколюбивого характера. Чем все это кончится? Я не берусь этого предсказать». Бесстрашное поведение Юлия II оказалось вполне оправданным, и он пробыл в Перудже до 22 сентября. Макиавелли напишет впоследствии в «Государе» и в «Рассуждениях», как был изумлен таким «неудержимым натиском» Юлия II; свидетельство этому мы находим и в его знаменитых «Фантазиях» (Ghiribizzi), адресованных (но, видимо, так никогда и не отправленных) одному из Содерини, Джованбаттисте или его дяде гонфалоньеру. Это, возможно, единственное произведение, которое дает нам возможность составить представление о политических взглядах флорентийского секретаря, основываясь хотя бы на его оценке этого «хода» Юлия II. Речь в нем идет о «природных» темпераментах правителей, а также о различиях между эпохами, когда им приходится проявлять свои таланты. Успех их деятельности, как объясняет нам автор, зависит от степени соответствия личности своему времени: «Счастлив тот, кто согласует свои действия со своим временем, и, напротив, несчастлив тот, кто своими поступками отступает от своего времени и порядка вещей [l’ordine delle cose]». Такое совпадение темперамента с ситуацией может быть случайным, как в случае с Юлием II в Перудже, но в любых обстоятельствах способность людей сопротивляться фортуне очень ограниченна, поскольку они не способны сделать над собой усилие и изменить свой темперамент, сообразуясь с ситуацией: «Фортуна непостоянна; она управляет людьми и держит их в повиновении». Это нелицеприятное суждение смягчается пометкой на полях рукописи: «Испытывать судьбу, которая благосклонна к молодым, и меняться в соответствии с временами», которая задолго предваряет заключение к XXV главе «Государя»:
И все-таки я полагаю, что натиск лучше, чем осторожность, ибо Фортуна – женщина, и кто хочет с ней сладить, должен колотить ее и пинать. Таким она поддается скорее, чем тем, кто холодно берется за дело: поэтому она, как женщина, – подруга молодых, ибо они не так осмотрительны, более отважны и с большей дерзостью ее укрощают.
Этой фразе о правильном обращении с фортуной суждено было войти в историю…
Неукротимый папа затем отправился, снова в сопровождении Макиавелли, в Губбио, потом в Урбино, а после в Чезену, где он под пристальным взором Макиавелли устроил смотр своим войскам. Но время шло, а положение в Болонье, которая была его основной целью, не менялось. Приехав в Форли, он не скрывал своего гнева. Сперва он разразился папской буллой в адрес Бентивольо, а это страшное оружие было доступно только ему, затем вызвал Макиавелли и сразу же без обиняков высказал свое главное требование: ему НУЖНО подкрепление, он требует Колонну! Макиавелли незамедлительно передал это требование Синьории, от которой без проволочек пришел ответ, и 16 октября он смог известить папу, что Колонна выступил в поход, расходы на который оплатила Флорентийская республика. Но и этим дело не кончилось: поскольку на пути из Форли в Болонью неизбежно предстояло проехать по флорентийской территории, Макиавелли снова пришлось сопровождать папу, переезжая от селения к селению (Модильяна, Палаццуоло…), всякий раз оплачивая путевые издержки из своего кармана. В Имоле Макиавелли не смог избежать встречи с посланцами Бентивольо, который в старые времена оказывал поддержку Флоренции… Макиавелли все же нашел республике оправдание: Бентивольо сам подал пример флорентийцам, поступившим с ним так, как он поступал с ними во времена, когда Чезаре Борджа был всесильным правителем.
Участие Макиавелли в предприятии на этом заканчивалось: вместо него прислали посла (Франческо Пепи), и он не присутствовал при торжественном въезде Юлия II в Болонью 11 ноября. На День всех святых он был уже во Флоренции, где снова стал отцом (всего у него родилось пятеро детей) и где ему пришлось столкнуться с участившимися нападками нобилитета. Его все больше отождествляли с гонфалоньером Содерини: он был, как говорили, его «mannerino» («кастрированным барашком»). Это весьма двусмысленное прозвище означало также «посредник». Буонаккорси предупредил его, что Аламанно Сальвьяти публично (на ужине) назвал его мошенником (ribaldo), несмотря на его успехи на дипломатическом поприще и на мудрую политику Пьеро Содерини, которому за четыре года удалось привести в порядок государственные финансы. Политическая обстановка во Флоренции все более обострялась: нобили, составлявшие большинство во многих ключевых Советах, противились как могли мерам Содерини, одновременно управлявшего Синьорией и расширенными Советами, где он мог рассчитывать на абсолютное большинство. Непрекращающаяся борьба с нобилитетом дала Макиавелли повод к рассуждениям, в частности в «Государе», о том, как вести себя с сильными мира сего.
Макиавелли и беспомощный император
Ставленник флорентийских нобилей пребывал в волнении: Максимилиан мечтал теперь о возрождении Священной римской империи и, судя по всему, жаждал в начале 1507 г. изгнания французов из Ломбардии. Нужно было вести за ним слежку и для этого отправить к нему посла. Содерини сразу назвал кандидатуру Макиавелли, но нобилитет ему воспротивился. Содерини уступил, и к императору направили Франческо Веттори. От него пришли плохие новости: Максимилиан не только собирался короноваться в Италии, но требовал, чтобы ему оплатили поездку. Судя по всему, Веттори был в большом затруднении, и Содерини удалось настоять, чтобы к нему на подмогу послали его любимца Макиавелли с поручением добиться от Максимилиана существенных уступок. И вот 17 декабря Макиавелли выехал из Флоренции на север… Он пересек неспокойную (французскую) Ломбардию и 11 января 1508 г. прибыл наконец в Больцано, ко двору немецкого императора, где начал переговоры: он предложил сначала 30 000 дукатов с выплатой в три этапа, затем 40 000 и ждал до 24 января ответа от Максимилиана, который желал немедленно получить 25 000. Насчет остального предстояло решить позднее, когда немцы прибудут в Италию. Но Больцано находился очень далеко от Флоренции, курьер перемещался медленно, и указания из Синьории поступали редко. Оба посла, впрочем прекрасно понимавшие друг друга, чувствовали себя как «на затерянном острове»: во Флоренции начали сомневаться в военной мощи Максимилиана, и послам велели остановиться на сумме в 60 000 дукатов, но предлагать ее только в том случае, если станет ясно, что у Максимилиана есть реальные возможности для похода в Италию. Двор Максимилиана тоже не сидел на месте и вскоре переехал в Тренто, потом в Инсбрук, снова в Больцано, а затем опять в Тренто; когда же Максимилиан наконец сообщил, что согласен на 30 000 дукатов, было слишком поздно: Макиавелли уже известил Синьорию о том, что спешить не стоит, а надо прежде всего оценить реальные силы и твердость намерений императора. Дальнейшие события полностью подтвердили его правоту: Максимилиану, потерпевшему поражение от венецианцев, пришлось отказаться от своих притязаний в Италии. Макиавелли, больной (он страдал от «камней в почках») и уставший, незамедлительно уехал во Флоренцию, куда добрался 16 июня. Миссия ко двору безликого и нерешительного императора было тяжелой, но от метаний этой ничтожной личности все же была польза: Макиавелли смог оценить сложившуюся в Германии обстановку и написать об этом в докладе «О положении дел в Германии» (Ritratto delle cose della Magna): это богатая страна («в ней много людей, достатка и оружия»), и богатство немцев проистекает оттого, что они «живут как бедняки, не строят, плохо одеты, и у них нет мебели в домах», они много производят и экспортируют и своими товарами «наводняют Италию». Они исключительно жадны к наживе и «не хотят даже идти на войну, если их не оплачивают со всей щедростью». Они отличные наемники, что вызывало особый интерес Макиавелли, хотя лошади в кавалерии экипированы недостаточно. «У них очень хорошая пехота, а пехотинцы хорошего телосложения, в отличие от швейцарцев, маленьких, чумазых и уродливых».
О положении дел во Франции (III)
Помимо не слишком успешного развития событий в Пизе, общая ситуация в Европе была чревата войной. Папа римский, укрепивший свои позиции благодаря успехам в Болонье и Перудже, стремился к новым завоеваниям. Максимилиан постепенно забыл о прежних неудачах и снова вознамерился связать свою судьбу с Италией. Что касается Франции, ее злейшим врагом, как известно, был делла Ровере, который безустанно повторял, что жаждет освободить Италию от варваров, пришедших из-за гор.
Ознакомительная версия.
