Я изложила многочисленной аудитории ту информацию, которой владела. Сказала, что еще в 1920 году главную партию в «Лебедином озере» делили между собой две примадонны. Знала я это от двух балерин, танцевавших их. Из первых уст.
Одетту — Елена Михайловна Ильющенко. Одилию — Мария Романовна Рейзен. И лишь позже обе роли стала исполнять одна танцовщица. И в каждой программке тех лет напротив имени балерины обозначалось: Одетта — королева лебедей, Одилия — дочь злого гения. «Открытие», что Одилия — черный лебедь, пришло к нам с Запада, от французов. Когда в Москве состоялись их первые гастроли.
И вот вопрос ко мне. С легким юмором:
— Вы танцевали дьяволицу. Околдовали принца. А был ли кто заколдован вами в зрительном зале?..
И я рассказываю историю, которая стала мне известна совсем недавно.
Когда в 2004 году на прилавках магазинов появилась книга братьев Медведевых «Неизвестный Сталин», основанная на новых архивных документах, рассекреченных через пятьдесят лет после смерти тирана, — несколько человек стали допытываться у меня, верно ли, что накануне своего смертельного инсульта Сталин видел меня в «Лебедином». И, ссылаясь на Медведевых, называли точную дату — 27 февраля 1953 года.
Всем им я отвечала отрицательно.
Уверенность в моем ответе основывалась на нашем театральном опыте. Каждый приход Сталина в Большой театр сопровождался резчайшим усилением охранных процедур. У всякой двери, в кулисах, у лифта, в репетиционных залах появлялись соглядатаи с тупыми, но внимательными лицами. Да и полпартера наводняли почитатели музыкальных представлений в штатском. Участникам вечернего спектакля вручались одноразовые спецпропуска с датой.
На спектакли Большого театра Сталин хаживал не раз. И всем в театре о том тотчас же становилось известно. Наш вождь, как мы все знали, особую склонность питал к жанру оперы. Я участвовала в двух головановских оперных постановках, которые лицезрел Сталин. Персидка в «Хованщине» и Рыба-игла в «Садко».
Партию Рыбы-иглы создавал Лавровский. И лейтдвижением моего танца (помимо, естественно, широких прыжков) был многократный резкий жест указательным пальцем правой руки, олицетворявший острую иглу морского чудища.
Таких жестов в моем танце было множество.
Первый же резкий, словно выстрел, «выпад» Лавровский срежиссировал в правом горизонтальном направлении. И когда я на премьере после первого широкого жете встаю на арабеск и следующим движением должна выстрелить всем телом в поставленном Лавровским направлении, то вдруг в моем мозгу молнией проносится леденящая спину мысль. Ведь «мой выстрел» приходится точно в правительственную ложу, в глубине которой застыли рыжие усы Сталина.
И я пасую. Трусливо пасую. И устремляю свой «выстрел» вверх, на колосники. Все это происходит в доли секунды. Абсолютно подсознательно. Мы были все тогда рабами тоталитарного страха.
Из балетов Сталин почитал лишь «Пламя Парижа». Он смотрел этот спектакль немалое число раз. Великая французская революция. Марширующие революционные толпы народа с развевающимися знаменами, хором поющие призывную революционную мелодию «Сайра». Взятие Бастилии. Разгром восставшими дворца короля. Это зрелище «медом» приходилось по душе советскому диктатору.
А тут вдруг «Лебединое озеро». Да еще инкогнито. Быть такого не могло. Но вернувшись в Мюнхен, я раскрываю свой старый дневник о февральских днях 1953 года. И читаю: «28 февраля 1953 года. Вчера танцевала «Лебединое» с Леней Ждановым. Мама сказала мне, что это был один из пяти лучших моих спектаклей» (а станцевала я к тому времени уже 55 «Лебединых»).
В концертах вождь меня видел. Даже совсем вблизи лицезрел мою вариацию из «Дон Кихота» в Георгиевском зале Кремля, когда торжественно отмечали его семидесятилетие. Но «Лебединое озеро», как я полагала, его ничем не влекло. Что-то Сталина вдруг потянуло на романтику?..
А может, дьявольские чары моей Одилии и сгубили «лучшего друга трудящихся человечества»? Так и ответила я аудитории на своем мастер-классе в Мюнхенской опере. Как пишут в отчетах, было «оживление зала».
А если взаправду сила искусства столь велика, что может убить и тирана?..
…В октябре 2005 года наследник испанского престола принц Филипе вручал мне в Овьедо премию «Принца Астурии». Премия известная. Очень престижная. Существует она уже двадцать пять лет. Но никогда не присуждали ее балету.
Процедура награждения организована была самым тщательным образом: будет присутствовать мать принца королева Испании София. Кто где стоит, откуда выходит, куда садится, получив награду.
Награжденные — их было несколько человек — репетировали под строгим оком рослого властного мажордома всю предстоящую церемонию. Ошибок делать никто не хотел. Но то и дело кто-то из нас сбивался, и участников просили начать все по ногой.
Особым невниманием отличался чемпион мира но автогонкам Фернандо Алонсо. Небольшого роста, плотно сбитый, с лохматой шевелюрой, он откровенно страдал от придирок постановщиков. Алонсо был уроженцем Овьедо. Толпы жителей его города бродили за ним по пятам. Свисали с балконов, кидали розы, пели и ликовали, и всеобщему любимцу строгий порядок казался каторгой.
Но терпением природа наградила нашего непреклонного мажордома в полной мере. И пока мы не провели всю надлежащую схему без единой помарки, нас не отпускали.
Для большей очевидности каждому вручили цветной план церемонии награждения. Где всякий из действующих лиц был изображен в виде крошечной фотографии величиной с лимонное зернышко. Пунктир, прямая линия, красные стрелки рисовали ожидаемое от тебя действо во всех подробностях.
Важным моментом определялся вход лауреата по ступенькам небольшой лесенки, соединявшей зрительный зал со сценой. Поднявшись, надлежало остановиться на две-три секунды, взглянуть направо вверх в королевскую ложу, где будет находится королева София. Приветствовать ее просили не поклоном, не реверансом, а почтительной улыбкой. А затем прямиком идти навстречу принцу, поджидавшему тебя в глубине сцены за длинным столом, покрытым сукном ярко-синего цвета. Все происходило в оперном театре Овьедо, где я когда-то несколько раз танцевала мою «Кармен-сюиту». К креслу каждого лауреата был прикреплен флажок страны, которую он представлял. Возле меня полыхал наш российский триколор.
После красочной и серьезной речи принца зазвучала старинная испанская музыка. Ее играли местные музыканты в театрализованных национальных костюмах, относившихся по своему покрою к временам Веласкеса. Музыкальное сопровождение придавало всей церемонии тонус очень значительного и традиционного празднества.
