Никколо без сожаления предоставил Чезаре его судьбе. Не просто без сожаления, но с равнодушным презрением. В Риме много и других забот: например, судьба французской армии в Неаполе. Только одна строчка о герцоге в донесении от 12 декабря информирует Синьорию о том, что «Валентино по-прежнему там, где, как я говорил вам, он был 9-го (в апартаментах кардинала Руанского. — К. Ж.), и ждет решения судьбы своих владений в Романье».
О Чезаре не было новых известий и спустя четыре дня, кашляя и задыхаясь, как и все жертвы свирепствовавшей в Риме простуды, Никколо отправился во Флоренцию, к большой радости Мариетты, которая с любовью писала ему, что «не знает без него покоя ни днем, ни ночью».
Всем не угодишь. «Когда вы приедете, я подробно расскажу вам то, о чем не считаю возможным писать, — сообщал Бьяджо Буонаккорси, — вам достаточно знать, что существуют злые люди. Одним не нравится, что вы хорошо отзываетесь о Вольтерре (кардинал Франческо Содерини. — К. Ж.), другим — еще что-то…»
У Никколо есть верные друзья, их достаточно для того, чтобы уравновесить число недоброжелателей и ненавистников, которых хватает у всякого человека. Но слишком явная близость Макиавелли к власти превращает его в особо желанную мишень. Может статься, что и в козла отпущения.
* * *
Гонфалоньер Содерини доверяет только Макиавелли. Именно его, Макиавелли, сразу же по возвращении из Рима отправляют в Лион в помощь тогдашнему флорентийскому послу Никколо Валори: надо добиться, чтобы Людовик XII принял меры для защиты Флоренции и оказал ей финансовую помощь, в противном случае Республика «обратит свой взор в другую сторону», с глубоким сожалением, разумеется!
У Синьории были причины для беспокойства. Испанцы, судя по всему, не планировали ограничиться изгнанием французов из Неаполитанского королевства. Испания стремилась распространить свое влияние на всю Италию, и это могло окончательно подорвать позиции Франции, которая после захвата Милана доминировала на полуострове. В декабре 1503 года испанцы разгромили французов при Гарильяно и 1 января 1504 года взяли Гаэту, единственную крепость, гарнизон которой вместе с остатками отступавшей в Ломбардию армии сопротивлялся до последнего. Теперь следовало опасаться, что Гонсальво Кордовский продолжит наступать на север, дабы захватить и Миланское герцогство. В этом случае он должен был пройти через земли Тосканы и мог воспользоваться случаем, чтобы восстановить во Флоренции власть семейства Медичи, поскольку всем было известно, кому принадлежат симпатии испанцев. Пьеро Медичи, сражавшийся вместе с Гонсальво Кордовским, утонул в бурных водах Гарильяно, и это была единственная хорошая новость за все время неаполитанской кампании, но живы были еще двое других Медичи: кардинал Джованни и его брат Джулиано.
Другой повод для беспокойства — мятежная Пиза, «готовая призвать на помощь силы ада, лишь бы досадить Флоренции», — скажет Никколо кардиналу Руанскому. Пиза вполне могла броситься в объятия Испании.
«…Постарайся лично убедиться, принимают ли французы необходимые меры, и немедленно напиши нам, высказав свое мнение о них», — было предписано Никколо. Может ли он лишить себя такого удовольствия?!
22 января, будучи проездом в Милане, Никколо выслушивает из уст Шомона, племянника Жоржа д’Амбуаза и вице-короля Милана, успокаивающие речи, а от одного хорошо осведомленного человека, имя которого из предосторожности он сохранял в тайне, получает тревожные сведения: Людовик XII значительно ослаблен, страдает от безденежья, армия его разлагается, а пехоты так и вовсе нет; враги же его «уверенно держатся в седле, свежи и бодры; удача и победа на их стороне».
При французском дворе, где Никколо появился 28 января, царило уныние. Получить аудиенцию у короля не было почти никакой возможности. Людовик XII был болен. Болен от огорчения, гнева и унижения. Вместо аудиенции Никколо и Валори получают приглашение в Королевский совет. Жорж д’Амбуаз, любезный и бодрый, просит их успокоить Флоренцию: «Вопрос о войне и мире будет решен не позже чем через неделю. Если, как мы все надеемся, будет мир, то флорентийские синьоры, будучи союзниками и друзьями Франции, могут считать себя в полной безопасности; если будет война, они должны знать, что отдан приказ об отправке в Миланское герцогство тысячи двухсот копий».
Одна тысяча двести копий! Посланцы были разочарованы. Как тут можно надеяться на победу?! Этого явно недостаточно для того, чтобы отбить атаки венецианцев, которые сделают все, чтобы предать Северную Италию огню и мечу и облегчить испанцам их задачу. Лучше делать ставку на мир. Но в мир Никколо Макиавелли — или Валори? — не очень-то верит: «Сами испанские ораторы говорят о нем как о деле решенном, но в этом случае я позволю себе не согласиться с общим мнением».
Никколо и Валори, не теряя времени даром, встречаются с разными людьми, проводят беседы и тайные совещания в домах членов совета, в приемной короля, а чаще всего в церкви. Их задача состоит в том, чтобы убедить двор и самого Людовика XII, который наконец соблаговолил их принять, что надо лучше вооружиться: «В Италии следует быть достаточно сильным, чтобы при необходимости иметь возможность продемонстрировать свое оружие, и даже самые великие государи рискуют нанести ущерб своему достоинству, если вступают в переговоры, не имея армии». Необходимо также предупредить возможное опасное развитие событий и проследить, чтобы в договоре с испанцами, если такой договор все же будет заключен, не было упоминания о Пизе и чтобы король не договаривался с Венецией, которая обязательно его одурачит. Надо также приглядеться к снующим туда-сюда немецким послам, потому что Людовик XII намерен заключить союз с императором Максимилианом, и говорят, что дело это успешно продвигается. Испанцы же тянут. Гонсальво Кордовский скорее всего выступит против перемирия, которое может лишить его блестящей победы над Миланским герцогством, в результате которой он мог бы получить, например… титул вице-короля.
Никколо уже собрался уезжать, так и не поняв, что он может привезти с собой: мир или средства для ведения войны, средства, которые «неизвестно еще, обеспечат или нет безопасность Флоренции». Но в середине февраля из Лиона наконец пришло известие о подписании франко-испанского перемирия. Король был взбешен, унижен и клялся, что «если бы не боязнь нарушить данное слово, он не знает, что сделал бы…» Однако мир был заключен, и флорентийцы успокоились, потому что были включены в договор в качестве союзников Франции.
