Будет здорово, если я сломаю свою чертову руку, говорит Фили. По крайней мере тогда все закончится. Отец был прав. Я, и правда, прирожденный неудачник.
Внезапно он останавливается. Теперь он спокоен. Безропотен. Как мама. Он улыбается: гроза миновала, яд вышел из раны.
— Ну вот, мне уже лучше, — говорит он, улыбаясь и шмыгая носом.
Выезжая со стоянки, брат уже подсказывает мне, как лучше играть со следующим соперником.
НА СЛЕДУЮЩИЙ ДЕНЬ ПОСЛЕ ВОЗВРАЩЕНИЯ в академию Боллетьери я иду в Брадентонский торговый центр. Пользуясь случаем, звоню домой за счет абонента. Уф, повезло: к телефону подходит Фили. Голос его звучит так же, как тогда, на парковке:
— Мы тут получили письмо из Ассоциации теннисных профессионалов.
— Ну?
— Хочешь знать свое место в классификации?
— Ну… какое?
— Ты-номер 610.
— Честно?
— Шестьсот десятый в мире, братишка.
Значит, в мире есть лишь 609 человек, которые играют лучше меня. На планете Земля, в Солнечной системе я — номер 610. Я бью кулаком по стенке телефонной будки и испускаю радостный клич.
На другом конце линии — тишина. Затем я слышу шепот Фили:
— Скажи, каково это?
— Черт, как же это я не подумал, — радостно ору Фили в ухо, а он, наверное, и без моих криков достаточно расстроен. Если б я мог, бросил бы ему на грудь половину своих очков. Скучающим тоном, деланно зевая, я отвечаю:
— Знаешь, ничего особенного. Этот рейтинг явно переоценивают.
ЧТО ЖЕ ДЕЛАТЬ? Ник, Габриэль, доктор и миссис Г — никто из них больше не обращает внимания на мои выходки. Я изуродовал свою шевелюру, отрастил ногти, один из которых, выкрашенный в огненно-алый цвет, уже достиг пяти сантиметров в длину. Я сделал пирсинг, нарушал распорядок, не спал после комендантского часа, дрался, изводил всех приступами раздражительности, прогуливал занятия и даже залезал в девичий барак после отбоя. Я литрами поглощал виски, частенько беззастенчиво устраиваясь для этого на собственной койке. И наконец, в качестве заключительного аккорда моих наглых выходок, выстроил пирамиду из моих павших бойцов — метровое сооружение из пустых бутылок из-под Jack Daniels. Я жую табак — ядреную отраву, вымоченную в виски. После каждого поражения засовываю за щеку устрашающую порцию табачной жвачки размером со сливу. Чем крупнее поражение, тем больше моя жвачка. Какие формы сопротивления я еще не использовал? Какой еще грех мне изобрести, чтобы все вокруг, наконец, поняли: я несчастен и хочу домой?
О новых каверзах я не думаю лишь в час отдыха, когда слоняюсь без дела по рекреационному центру, и в субботу вечером, когда отправляюсь в Брадентонский торговый центр клеить девчонок. Итого в сумме — десять часов в неделю, когда я чувствую себя довольным жизнью или по крайней мере не ломаю голову, изобретая новые способы гражданского неповиновения.
Мне еще не исполнилось пятнадцати, когда академия Боллетьери, арендовав автобус, отправила нас на север на большой турнир в Пенсаколе. Ученики академии катаются на подобные турниры через всю Флориду несколько раз в год: Ник полагает, что это хорошая проверка.
«Померяйтесь членами», — говорит он в подобных случаях. Флорида — теннисная Мекка, уверен Ник, и если мы окажемся круче лучших игроков Флориды, значит, никто в мире с нами не сравнится.
Я без труда выхожу в финал в своем разряде, успехи других ребят, однако же, не столь впечатляют: все выбыли из борьбы раньше. Им велено прийти и наблюдать за моей игрой. Уходить куда-либо еще строго запрещено. Когда я закончу игру, мы вновь погрузимся в автобус и отправимся в двенадцатичасовой путь домой, в академию.
Можно не торопиться, шутят ребята.
Никому не хочется еще двенадцать часов трястись в медленном вонючем автобусе.
Ради хохмы я решаю играть финал в джинсах. Не в теннисных шортах, не в тренировочных брюках, а в рваных, потертых, грязных джинсовых штанах. Знаю, что на итог встречи это не повлияет. Мой соперник — полный болван. Я бы выиграл у него, даже если бы на меня надели костюм гориллы, предварительно привязав одну руку за спину. Для пущего эффекта я подвел глаза карандашом и вдел в уши свои самые огромные серьги.
Я выиграл матч с сухим счетом. Товарищи по академии приветствовали меня дикими криками, заявив, что я заслужил дополнительные очки за стиль. В автобусе оказываюсь в центре всеобщего внимания: все хлопают меня по спине и бурно выражают свое одобрение. Мне кажется, что наконец-то я стал для них своим и даже выдвинулся в число крутых лидеров. Кроме того, мне удалось достать директора школы.
На следующий день после обеда Ник неожиданно собирает нас.
— Все сюда! — орет он.
Он ведет нас к дальнему корту с трибунами. Когда все двести воспитанников рассаживаются и затихают, он начинает говорить, меряя шагами корт. Рассказывает о прославленном имени академии Боллетьери, о том, что мы должны быть счастливы, оказавшись здесь. Он создал академию на пустом месте и гордится тем, что она носит его имя. Академия Боллетьери — совершенство. Высокий класс. Академию знают и уважают во всем мире.
Он сделал паузу.
— Андре, встань на минуту!
Я встаю.
— Ты осквернил академию, опозорил ее своей вчерашней выходкой! Надел джинсы на финал, накрасил глаза, нацепил серьги! Мальчик, я вот что тебе скажу: если ты думаешь вести себя таким образом, если хочешь одеваться, как девчонка, то на следующий турнир я заставлю тебя надеть юбчонку! Я уже связался с одной фирмой, попросил прислать для тебя упаковку юбок. И ты наденешь юбку, точно тебе говорю, потому что если ты девчонка, то так мы и будем к тебе относиться!
Все двести человек смотрят на меня. Четыре сотни глаз. Многие смеются.
«Теперь свободное время для тебя отменяется, — продолжает Ник. — С этих пор у вас будет занята каждая минута, мистер Агасси. Между девятью и десятью часами вы будете чистить все уборные на территории школы. Когда закончите с туалетами, начнете убирать остальную территорию. Если вам это не нравится — что ж, уходите. Собираетесь вести себя, как вчера? Тогда вы нам здесь не нужны. Не сможете доказать, что цените школу так же, как мы, — до свидания!»
Финальное «до свидания» долго звенит в воздухе, отдаваясь эхом между пустыми кортами.
«Это все, — говорит Ник. — Возвращайтесь к работе».
Ребята быстро расходятся. Я стою, пытаясь понять, что мне делать. Могу обругать Ника, попытаться ввязаться в драку с ним или поднять крик. Вспоминаю Фили, затем Перри. Что бы они сделали на моем месте? Я помню, как бабушка отправила моего отца в школу в девчачьей одежде, чтобы унизить его. Именно в тот день он стал бойцом.
