Ознакомительная версия.
Всякое минимально свободное пространство стен в нашей столовой занято картинами. Иногда – это пейзажи, слащавые, примитивные (квелые березки, облака, напоминающие о полузабытых сметане и твороге, какие-то цветочки), но чаще всего – это натюрморты. По исполнению – малярный бред, по тематике – «старые голландцы». На фоне распластанных окороков и золотых тушек жареных цыплят – готические фужеры и диковинные фрукты. Смотреть на все это и потреблять традиционную сечку или известный перловый суп (комплиментарно называемый рассольником) – сочетать несочетаемое. Тем не менее, смотрим и потребляем. А еще в еду нашу стали в последнее время добавлять сою. Кто-то брезгливо вылавливает ее и складывает рядом на столе, кто-то с аппетитом ест. Слышал обрывок разговора: «Сою есть нельзя, там модификация и радиация…» – «Да, ладно, не гони, я ем, и ничего мне…»
* * *
Вокруг меня немало добрых, открытых, даже мыслящих лиц. Но куда более заметны скошенные лбы, оттопыренные уши, непомерно выдвинутые челюсти, набухшие надбровные дуги. Иногда кажется, что из громадного людского потока для отправления сюда специально отлавливали-отбирали самых скуластых, самых ушастых, самых дегенеративных. Эдакий фейс-контроль наоборот. Типажи, которые встречаются очень часто на картинах Босха и Гойи. Похоже, есть немалая доля истины в словах тех, кто утверждает, что добрая половина населения колонии – дебилы, разбавленные олигофренами и кретинами. Подобные выводы делаются на основании бытовых наблюдений, визуальных оценок, банальных предположений. Прежде, чем попасть сюда, каждый арестант вроде как проходит, пусть очень формальное, обследование и получает заключение якобы специалистов, что он нормален, психически здоров. Кажется, что очень часто – это большой аванс, вывод, сделанный на основе беглого взгляда. Как тут не вспомнить, что почти треть «отбывающих» в зоне – убийцы, многие из которых подкупающе откровенно признаются, как на момент совершения преступления на них «что-то нашло», что тогда «замкнуло», «зашторило». Но почему же нас всех содержат «в одной вольере»? Почему мы работаем на одной «промке»? Почему спим на соседних койках? Между прочим, слово «дебил» часто употребляется арестантами в качестве обращения друг к другу. Понятно, не в качестве комплимента, но и серьезным оскорблением не считается. Наверное, неспроста…
* * *
Прекрасно понимаю, что в обществе не существует ненужных профессий. Осознаю, что любая зона – составная обязательная часто государственной структуры, а коли так, то непременно должны находиться люди, там работающие. Только все равно не могу уложить в свое сознание, как молодые, физические здоровые люди могут сознательно, добровольно, не под страхом за свою жизнь, выбирать профессию, главный смысл которой, главная суть которой – обыскивать, обшаривать, обнюхивать, подглядывать, подслушивать и т. д. Это я о тех, кто работает здесь контролерами. Кто в звании от сержанта-сверхсрочника до старшего прапорщика регулярно приходит к нам на барак со шмоном, кто ощупывает по пути на «промку» и на выходе с нее, кто в любой момент, в любом месте может остановить любого из нас, чтобы ощупать и охлопать, облазить наши карманы. Да что там карманы! Может, имеет полное право, а иногда и неистребимое личное желание приказать снять обувь, вывернуть носки, вытащить стельки. В крови надо иметь наклонность к подобной работе. Не каждый, ох, далеко не каждый готов к этому и способен на это.
* * *
Очередной штрих к характеристике обстановки, в которой я пребываю. Совсем недавно в соседнем бараке имел место инцидент. Один арестант назвал другого полушутя-полувсерьез «Квазимодой». Первый был начитан, во всяком случае, имел представление о творчестве В. Гюго. Второй относился к категории «дремучих», книг в руки никогда не бравших. О том, чем знаменит Виктор Гюго, и кто являются героями его знаменитого романа, он не имел ни малейшего представления, а имя Квазимодо ассоциировалось у него со страшным, почти непрощаемым по тюремно-лагерным понятиям оскорблением «козья морда». Конфликт едва не закончился кровопролитием. Его удалось погасить лишь с привлечением представителей «блаткомитета». Хорошо, что среди них оказались люди, знакомые с творчеством французского классика.
* * *
Характерная и очень специфическая примета времени: понятие «побег» полностью исключено, удалено, вырезано, ампутировано из сознания арестанта начала XXI века. И дело не в том, что зона окружена несколькими линиями забора с «колючкой», что по углам этого забора вышки с охранниками, готовыми стрелять при первой необходимости, что другие охранники с угрюмыми овчарками постоянно курсируют между этими, напичканными всяческой электроникой, заборами. Дело в том, что бежать нынешнему арестанту просто… некуда. Не-ку-да! Велика Россия, а бежать некуда! Современные средства технического контроля непременно засекут, запеленгуют, зафиксируют любого человека в любой точке нашей все еще необъятной страны, стоит ему только воспользоваться телефоном (все равно каким – мобильным, стационарным, междугородным и т. д.). Не сильно грамотные, не очень образованные, не всегда думающие арестанты любой, включая самые отдаленные, российской зоны знают, что-то слышали, просто догадываются, что в масштабах государства давно функционирует доведенная до совершенства система контроля за эфиром. Уже не тайна, что голос, являющийся строго индивидуальным параметром человека, может кодироваться, соответственно легко, «на автомате» может включаться программа «поиск» в отношении этого самого голоса. Соответственно, обладатель этого голоса будет непременно очень быстро найден, едва только он произнесет несколько слов в телефонном эфире, независимо от того, где бы он ни находился, независимо от того, как бы он ни пытался изменить свой голос (поджимая язык, сдвигая челюсти, закрывая телефонную трубку платком и т. д.).
А еще уже давно существует и давно действенно помогает отечественным правоохранителям (по-лагерному, все тем же мусорам) всех мастей система автофейспоиска. Видеокамеры, которых хватает уже везде (аэропорты, вокзалы, магазины, офисы, подъезды жилых домов и т. д.) также могут быть настроены на поиск определенной физиономии, и с этой задачей, естественно, они отлично справляются. И куда, повторяюсь, бежать? Рисковать, напрягаться, подставляться под пули, чтобы в итоге очень долго прятаться, отсиживаться, «сухариться» в подвале или на чердаке? Но чем тогда подобная форма бытия будет отличаться от пребывания в пределах лагерной территории? В принципе, это та же зона, но в «подвально-чердачном» варианте. Вот она, другая сторона научно-технического прогресса, вот она, изнанка тех самых удобств, к которым мы на воле так быстро привыкаем. Коварная и жестокая эта привычка.
Ознакомительная версия.
