Эти события вызывают отзвук в стенах лицея и привлекают к себе самое пристальное внимание Пушкина. С первых же своих шагов в литературе он ощущал себя приверженцем поэтического авангарда, с малых лет чувствовал себя оруженосцем боевых талантов, объявивших непримиримую войну литературному застою и реакции. Вот почему он с особенным интересом стал следить за объединением сил карамзинской группы, когда от разрозненных партизанских набегов обновители стиля перешли к регулярным действиям и дружно построились в боевую фалангу.
Поэт-лицеист очертя голову кидается в битву. Уже под 28 ноября 1815 года он вносит в свой дневник запись о чествовании Шаховского Шишковым и выписывает целиком сатирическую кантату Дашкова на «Шутовского». 8 декабря он пишет эпиграмму.
Угрюмых тройка есть певцов —
Шахматов, Шаховской, Шишков
К концу года относится и большая запись о Шаховском, который осуждается за «холодный пасквиль на Карамзина» и за скучную композицию «Липецких вод». Наконец, в послании к Жуковскому, написанном осенью 1816 года, Пушкин выступает с развернутым боевым знаменем соратника «арзамасцев» против «диких лир» и «варяжских стихов».
Пушкин навсегда сохранил глубокое уважение к стилистической реформе Карамзина и через двадцать лет писал: «К счастью, Карамзин освободил язык от чуждого ига и возвратил ему свободу, обратив его к живым источникам народного слова».
Через несколько дней после отъезда трех писателей из Царского Пушкин пишет письмо Вяземскому — «любезному арзамасцу», «грозе всех князей стихотворцев на Ш», жалуясь на свое лицейское заточение, препятствующее ему «погребать покойную Академию и «Беседу» — губителей российского слова».
«Арзамасцы» оценили эту непримиримость молодого поэта; в том же 1816 году Пушкин был избран в их со дружество под остроумным прозвищем «Сверчка» в знак того, что, еще находясь в стенах лицея, он уже оживлял своим звучанием современную поэзию.
Вскоре происходит сближение Пушкина с негласным главою «Арзамаса» — Карамзиным На лето 1816 года историк поселяется в Царском Селе Незадолго перед тем Пушкин получает письмо от Василия Львовича с указанием «любить и слушаться» Карамзина «Советы такого человека послужат к твоему добру и, может быть, к пользе нашей словесности Мы от тебя много ожидаем» Пушкин принял совет Василия Львовича, вполне отвечавший его собственным склонностям еще в «Городке» (1814 г.) среди его любимых авторов назван Карамзин.
Поэт-лицеист стал постоянным посетителем историографа. «В Царском Селе всякой день после классов прибегал он к Карамзиным из лицея, проводил у них вечера, рассказывал и шутил, заливаясь громким хохотом, но любил слушать Николая Михайловича и унимался, лишь только взглянет он строго или скажет слово Катерина Андреевна…»
Жена историка (ей было в то время тридцать шесть лет) произвела на Пушкина неотразимое впечатление Единокровная сестра князя Вяземского, она отличалась необычайной красотой «Если бы в голове язычника Фидиаса могла блеснуть мысль изваять Мадонну, то, конечно, он дал бы ей черты Карамзиной в молодости, — писал Вигель — Как паж Керубино о графине Альмавива, я готов был сказать о ней «как она прекрасна и как величественна’» А душевный жар, скрытый под этою мраморною оболочкой, мог узнать я только позже».
Увлекающаяся натура Пушкина не могла устоять перед силой такого очарования. Влюбленный мальчик с детской непосредственностью излил свое чувство «Письмо было адресовано Карамзиной, и она показала его мужу.
Оба расхохотались и, призвавши Пушкина, стали делать ему серьезные наставления Пушкин стоял перед ними, как вкопанный, потупив глаза, и вдруг залился слезами…»
Пушкина, несомненно, влекло к Карамзину. Это был период публичных чтений еще неизданной истории с обычными прениями слушателей. Для молодого поэта такие собеседования были исключительно ценны. Интерес старших поэтов — Жуковского и Батюшкова — к эпохе князя Владимира отразился и на творческих замыслах их ученика. Но мотивы русской древности Пушкин думал развивать не в эпической форме, а в излюбленном жанре герои-комической поэмы, задуманной им еще в 1814 году. Необычайные приключения витязей в манере веселых повестей и волшебных сказаний, казалось, открывали ему путь для живого рассказа в духе его любимцев — Вольтера, Ариоста, Гамильтона и некоторых русских авторов.
После «Толиады», «Монаха», «Бовы» — целого ряда неоконченных опытов — Пушкин снова берется за этот ускользающий от него и соблазнительный жанр для насыщения забавного рассказа характерными чертами прошлого он запоминает из чтений Карамзина живописные подробности быта, архаические термины, редкие варяжские наименования. Все это отразилось в песнях большой поэмы, которую Пушкин начал писать в последний год своей лицейской жизни.
У Карамзина летом 1816 года Пушкин встретил гусарского корнета Чаадаева Удлиненное бледное лицо с пристальным и строгим взглядом прозрачных голубых глаз, высокий лоб под тенью мягких шелковистых прядей, небольшой, почти девичий рот, маленькие уши — вся эта женственная и утонченная внешность свидетельствовала о «породе» и культуре нескольких поколений. Чаадаев приходился внуком известному историку и дворянскому публицисту екатерининского времени князю Щербатову, видному собирателю рукописей и книг, переводчику Гольбаха, автору «Летописи о многих мятежах» и «повести о бывших в России самозванцах». Карамзин широко пользовался для своего труда материалами «Истории Российской» Щербатова и с неизменной приветливостью принимал у себя внука своего предшественника.
Сам Чаадаев, несмотря на свою молодость — ему было в то время двадцать два года, — уже принимал участие в крупнейших событиях современной истории — сражался под Бородиным, Тарутиным, Кульмом, Лейпцигом и Парижем. Военная служба не угасила его умственных интересов. В гусарском мундире он оставался мыслителем и диалектиком. Пушкина одинаково пленяют законченные черты его медального профиля и стройные афоризмы его государственной философии. Несмотря на холод взгляда и строгую сдержанность внешней манеры, Чаадаев испытывал к поэту-лицеисту чувство самой сердечной приязни. От своего товарища по Московскому университету Грибоедова он уже слышал о многообещающем даре молодого Пушкина. Царскосельские беседы вскоре перешли в подлинную интеллектуальную дружбу.
В лагере лейб-гусар в царскосельском предместье София, где Пушкин навещает Чаадаева, он знакомится еще с несколькими офицерами, с которыми у него понемногу завязываются приятельские отношения. Пушкин любуется цельной натурой недавнего адъютанта Беннигсена, поручика Петра Павловича Каверина, первого гусарского удальца на войне, в пирах и приключениях. Лихой повеса, обладавший даром заразительной веселости, он оживлял любое общество и слыл непобедимым за дружеской чашей. Но в самом разгуле кутежей он неизменно сохранял обаяние любителя знаний и поэзии. Воспитанник Московского и Геттингенского университетов, прекрасно владевший европейскими языками. Каверин не был чужд любви к художественному слову. Стихотворения Пушкина он выслушивал с сочувственной радостью уже в первый период их знакомства.
