В лагере лейб-гусар в царскосельском предместье София, где Пушкин навещает Чаадаева, он знакомится еще с несколькими офицерами, с которыми у него понемногу завязываются приятельские отношения. Пушкин любуется цельной натурой недавнего адъютанта Беннигсена, поручика Петра Павловича Каверина, первого гусарского удальца на войне, в пирах и приключениях. Лихой повеса, обладавший даром заразительной веселости, он оживлял любое общество и слыл непобедимым за дружеской чашей. Но в самом разгуле кутежей он неизменно сохранял обаяние любителя знаний и поэзии. Воспитанник Московского и Геттингенского университетов, прекрасно владевший европейскими языками. Каверин не был чужд любви к художественному слову. Стихотворения Пушкина он выслушивал с сочувственной радостью уже в первый период их знакомства.
Замечательный военный деятель, Каверин подавал героические примеры мужества, находчивости, инициативы. Он был одним из тех, для кого любовь к родине сливалась с ее военной славой. Неудачи отечественных кампаний всегда болезненно отражались на нем, и характерным для всей его бурной жизни был ее заключительный момент: 30 сентября 1855 года его нашли мертвым с газетой в руках, сообщавшей о падении Севастополя.
Прекрасную характеристику Каверина Пушкин дал в своем посвящении ему, где призывает приятеля к презрению мнений «черни»[17]:
Она не ведает, что дружно можно жить
С Киферой, с портиком, и с книгой, и с бокалом;
Что ум высокий можно скрыть
Безумной шалости под легким покрывалом[18].
Создается небольшой цикл «гусарских стихотворений» Пушкина, которые перекликаются с аналогичными мотивами в поэзии Дениса Давыдова и Батюшкова и живо передают непосредственные впечатления поэта-лицеиста от его первых пирушек с молодыми кавалеристами.
Чаадаев познакомил Пушкина со своим однополчанином, юным Николаем Раевским, сыном знаменитого генерала 1812 года. Он был взят отцом на театр военных действий и участвовал в русской и европейской кампаниях вплоть до взятия Парижа. Военная жизнь рано закалила его. В отличие от женственного Чаадаева он был смугл, коренаст, даже несколько грузен. Крупная фигура и выразительное лицо заметно выделяли его из толпы, а большая литературная начитанность вместе с даром оживленной речи неизменно привлекали к нему внимание общества. Прекрасно владея языками, он внимательно следил за английской и французской поэзией и даже сумел оказаться в этом плане полезным Пушкину.
Все эти молодые гусары, побывавшие в Европе, вернулись в Россию, увлеченные более культурными и свободными формами западной жизни, исполненные непримиримой вражды к рабству и тиранству, укоренившимся на их родине. В них жила глубокая уверенность, что неизбежный политический переворот в крепостной монархии будет произведен армией, освободившей уже страну от бедствий иноземного нашествия.
Николай Раевский-младший (1801–1843)
С портрета маслом неизвестного художника.
Едва-едва расцвел, и вслед отца — героя
В поля кровавые под тучи вражьих стрел.
Младенец избранный, ты гордо полетел,
(1821)
По ряду ранних политических стихотворений Пушкина, в которых он сближает, например, Чаадаева с Брутом, можно заключить, что эти настроения молодых русских офицеров рано стали увлекать его своей вольнолюбивостью и протестующим духом. Пушкин начинает мечтать о своем вступлении в среду будущих борцов и преобразователей его родины. Военная служба представляется ему единственным видом героической деятельности, способной освободить его страну от завоевателей и сокрушить ее отживший феодальный строй.
Так чувствовал не один Пушкин. Его лучший друг Пущин мечтал о гвардии с очевидным намерением развернуть здесь революционную работу, к которой приобщили его еще на лицейской скамье первые тайные кружки. В последний год пребывания в лицее он вступил в «артель» братьев Муравьевых, Бурцава, Калошина, где велись «постоянные беседы о предметах общественных, о зле существующего у нас порядка вещей и о возможности изменения, желаемого многими втайне». К этому же «мыслящему кружку» принадлежали и другие лицеисты — Вальховский, с его «спартанскою душой», и Кюхельбекер. Через этих друзей воздействие новейших освободительных идей сказывалось и на политическом развитии Пушкина.
В начале июня 1815 года в лицей приехал старый вельможа и видный поэт Юрий Нелединский-Мелецкий, автор знаменитой песни «Выйду ль я на реченьку», статс-секретарь Павла I. Он получил от вдовы Павла Марии Федоровны ответственное поручение написать кантату в честь бракосочетания ее дочери Анны Павловны с принцем Вильгельмом Оранским. Но престарелый «Российский Анакреон», не рассчитывая на свои силы, обратился за помощью к Карамзину, который и направил его в лицей к «племяннику Василия Львовича».
Е. А. Карамзина (1780–1851), жена историка.
С портрета маслом неизвестного художника.
Пушкина ждал в конференц-зале маленький плотный старичок, с приветливым взглядом и обходительными манерами куртизана XVIII века. Старый стихотворец, представленный в антологии Жуковского целым рядом лирических и народных строф, которые Пушкин знал наизусть, ждал теперь его литературной помощи. Поэт лицея смутился и почувствовал себя чрезвычайно польщенным. Он искренно любил стихи Нелединского, который считался предшественником Батюшкова и даже числился в почетных членах «Арзамаса». Вяземский называл его «нашим Петраркой». В одном из своих посланий (1815 г.) Пушкин говорит о заветной области любовной поэзии,
Где нежился Шолье с Мелецким и Парни…
И вот этот сладкозвучный лирик склонялся перед молодым дарованием. Можно ли было уклониться от столь почетного предложения?
Нелединский сообщил тему и наметил ее возможное развитие. Пушкину понравилось, что основной мотив соприкасается с драматической историей Наполеона и восходит к Веллингтону. Приняв намеченную программу, семнадцатилетний поэт сейчас же написал чрезвычайно мужественным и живописным стихом исторические стансы, в которых беглыми штрихами очерчены события наполеоновской эпохи — пожар Москвы, Венский конгресс, «Сто дней», Ватерлоо. Некоторые строфы, выдержанные в условном стиле декоративного батализма XVIII века, великолепны по своим образам и силе стиха:
Грозой он в бранной мгле летел
И разливал блистанье славы.
П. Я. Чаадаев (1794–1856), в мундире Ахтырского гусарского полка. С портрета маслом неизвестного художника (1814–1815).
