Я всегда поражался изобретательности государственных служащих как они умеют писать подобные ответы. Будто какую-то специальную выучку прошли вот так писать.
Так и оставался в «приостановленном» состоянии этот «смотровой люк» ровно месяц. Затем приехал тот же экскаватор и тот же рабочий засыпал им яму. Еще через неделю, 6 декабря 1978 года, прямо к двери моего дома, через засыпанную снегом цветочную клумбу, подъезжает серая «Волга» Заходит водитель и от имени Глушенко просит меня проехаться с ним в отдел социального обеспечения «по очень важному делу» «Если у товарища Глушенко ко мне очень важное дело, — отвечаю я, — пусть он сам ко мне и приедет. Вы же сами видите, что я передвигаюсь только на коляске, а кабинет Глущенко на 2-м этаже…» Водитель понимающе кивает головой, уходит. Через полчаса снова звонок в дверь, открываю. Заходит целая делегация и впереди всех, старающийся казаться любезным, Глущенко как-то даже заискивающе произносит:
— Вот, Валерий Андреевич, а мы к Вам в гости… Вы, наверно, помните меня?
— Первый раз вижу, а кто Вы? — спрашиваю я.
— Я заведующий отделом соцобеспечения Глущенко.
— Очень приятно, только я действительно вижу Вас впервые.
Глущенко смущен.
Вошедшие рассаживаются на стульях и начинается «беседа». Мне не хотелось бы утомлять читателя подробным ее описанием. В целом она сводилась к тому, что мол инвалиды в СССР живут хорошо, «за исключением отдельных недостатков», решать которые компетентно только государство. Создание нашей Группы противозаконно и за это могут быть серьезные последствия, и мне было предложено надо всем этим «серьезно подумать». В разговоре, кроме Глушенко, принимали участие также председатель райисполкома Семенов, начальник УКГБ г. Кольчугино Коровушкин и начальник следственного отдела УКГБ г. Владимира Шибаев. Особенно выделялся Семенов, который представил меня перед всеми даже в роли сумасшедшего, несколько раз жестикулируя пальцем у своего лба, — мол, это только ненормальный человек может решиться на подобное. Но хотелось бы отметить и два интересных момента в ходе этого разговора. Когда речь зашла о том, как хорошо живут инвалиды в СССР, я показал всем присутствующим только что отпечатанные фотографии моего гаража с видом выкопанной около него ямы.
— Вы говорите, что об инвалидах у нас особая забота, а это что? — спросил я и посмотрел на Шибаева.
— Это не мы…
Второй момент такой. Всю нашу беседу я хотел записать на магнитофон и предупредил присутствующих, что я ни от кого ничего не скрываю, не хочу скрывать и наш разговор. Коровушкин дважды подходил к магнитофону и тут же его выключал. Странное это совпадение или нет, но при следующем визите ко мне делегации в том же составе 28 декабря 1978 года, незадолго до ее появления в доме, во всем нашем квартале было отключено электричество. После того, как она ушла, электричество было включено.
С самого начала моего столкновения с КГБ, я увидел насколько это бесчеловечная организация. Принцип один: подавить любое свободное начинание, убить мысль, в лучшем случае загнать ее в подполье, заставить всех и вся жить в страхе и покорности. Для достижения этих целей, КГБ не брезгует ничем. Угрозы, шантаж, избиения, увольнение с работы — это вы испытаете сразу, как только вами займется КГБ. Одной моей знакомой, с которой я сейчас работаю, до ее выезда из СССР сотрудники латвийского КГБ сказали:
«Мы прекрасно знаем, что мы — раковая опухоль на теле народа…». Но так как я все-таки был инвалид на коляске и мое имя в некоторой степени стало известно не только узкому кругу лиц, вместе с угрозами ко мне вначале чувствовалось и несколько иное обращение. Например, вместе с угрозами лишить меня пенсии, квартиры, посадить в тюрьму и т. д. (если я не откажусь от своей деятельности), работники КГБ обещали мне, «если ты будешь хорошо себя вести», квартиру во Владимире, новую машину, работу…
Затем последовали обыски с конфискацией всех материалов, имеющих хоть малейшее отношение к теме положения инвалидов в СССР и за границей, писем от инвалидов, которых в первое время приходило по несколько десятков в день. Как проходили эти обыски, расскажу на примере одного из них, на примере обыска по делу Николая Павлова, автора очерка «Памяти забытых и погибших зэков-инвалидов» и арестованного в феврале 1981 года. Старшим по обыску был старший следователь УКГБ по Владимирской области капитан Кривов. Вначале, как почти всегда бывает в таких случаях, предлагается «добровольно выдать клеветническую литературу». Я ответил, что такой литературы у меня нет, писать воззвания о свержении советской власти и расклеивать их на столбах не собираюсь, и вообще не понимаю, что означают слова «клеветническая литература».
— Например, у Ю. Киселева на одном из обысков тоже искали «клеветническую литературу» и изъяли Уголовный Кодекс РСФСР и Законодательство о труде. Это вы имеете в виду? — спросил я.
— Ну, если не хотите выдать добровольно, мы начинаем производить обыск, — заявил Кривов.
А это значит, если обыск производит КГБ, изымается все подряд, было бы напечатано на машинке. Осматриваются сараи, гаражи, туалеты… «Клеветническую литературу» ищут в унитазах и сливных бачках и т. д. В поисках «тайников» взламываются полы, обстукиваются стены, печки, подоконники и даже табуретки. Не поленятся даже разворошить поленницу дров или кучу угля в сарае, а то и просто перекопать там земляной пол. Причем, чтобы сначала войти к вам в дом для проведения обыска, придумываются самые различные варианты: звонят в дверь под видом почтовых работников или электриков, подсылают коменданта дома, а уж за ним вламываются сами. Стоит вам немного открыть дверь, как в этот промежуток сразу же всовывается ботинок гебиста, затем появляется и он сам.
Итак, в моей квартире продолжается обыск. Рядовые гебисты подносят на стол Кривову найденные бумаги, тот заполняет протокол изъятия.
— В следующий раз Вам уже и брать-то будет нечего, — посочувствовал я Кривову.
— Ну, уж Вы приготовьте что-нибудь, Валерий Андреевич, — последовал ответ.
Но это лишь кажущаяся вежливость. Стоило моей жене немного подшутить над понятыми и «запретить» им пользоваться стульями, сразу последовало властное распоряжение Кривова:
— Возьмите себе стулья и сядьте.
— Почему Вы распоряжаетесь здесь моим имуществом?
— Вы здесь только присутствуете, а распоряжаюсь я! — не терпящим возражения голосом заявил Кривов.
— Если Вы пришли изымать у нас «клеветническую литературу», то ее и изымайте, — попробовал вмешаться я, — разве Вы имеете отношение еще и к материальным ценностям?
