Ввожу машину в пикирование с расчетным углом семьдесят градусов. Ловлю в прицел ПБП-1 опушку леса. Стремительно нарастает скорость, быстро теряется высота.
- Вывод! - кричит Шопен на высоте тысяча пятьсот метров.
Нажимаю на кнопку. Срабатывает автомат и помогает мне выводить. Тяну штурвал двумя руками на себя. Машина проседает и на высоте тысяча двести метров заканчивает выход. Все шло хорошо, но при подходе носа самолета к линии горизонта происходит сильный удар. У меня раньше такого не случалось. Не слышал, чтобы говорили о таких ударах и товарищи. Что же случилось? Самолет так сильно качнуло, что я боюсь посмотреть на его крылья. В голове пролетело: "Разваливается!" Но нет. Самолет цел. Высота растет. Значит, все нормально. Внимательным взглядом смотрю направо. Затем налево. Моторы работают отлично. Крылья не имеют деформации.
- Дима, что случилось с машиной? - спрашиваю Шопена.
Он смотрит назад и видит то, чего не могу увидеть я. Но он молчит. Я осторожно и легко, а затем энергично и резко пробую управление. Машина хорошо слушается рулей.
- Дима, отчего произошел такой удар? Я никак не пойму.
- Ты, летчик, не поймешь, а откуда мне, штурману, понять? - отвечает он, стараясь быть спокойным. Но я чувствую по его голосу, что он что-то недоговаривает.
"Ладно, пойду на посадку, потом разберемся", - решаю я.
Быстро снижаюсь для входа в круг и делаю посадку. После отруливания с посадочной полосы направляю машину к старту. Вижу: около посадочного "Т" собралось много летчиков и техников; все они смотрят на мой самолет, а некоторые идут нам навстречу. Я, затормозив, останавливаю самолет перед ними. Перебивая друг друга, они что-то кричат. Но моторы, работая на малом газу, забивают все, да и шлемофон на голове, и я ничего не слышу.
- Дима, что случилось? - в недоумении еще раз спрашиваю Шопена. Он молчит. Он знает, но молчит. Сережа Стрелков первым забежал за правое крыло, заглянул в кабину стрелка-радиста и закричал:
- Петьку вырвало!
- Ты слышишь, Дима, Петьку вырвало!.. Петьку нашего вырвало из кабины!.. - закричал я, потрясенный страшной догадкой.
- Я знал об этом еще в воздухе... Но не было сил тебе доложить, сказал Шопен поникшим голосом.
Не дорулив до старта, выключаю моторы. Не помню уже, как вывалился из кабины.
- Эх ты!.. Как же его у тебя вырвало?! - кричит мне командир звена Пименов.
- Был сильный удар, Володя... Очень сильный... Машина вздрогнула... Это было на выводе из пикирования. Эх, да что теперь говорить!..
- А мы стояли, смотрели за твоим полетом и думали, что у твоей машины капот с мотора сорвало, - говорит Панфилов.
- Что ты, Паша, дурака валяешь? Слепому видно... Я вам сразу сказал: падает человек, - сердится Стрелков. - Так и скажите, что хотелось бы, чтобы падал капот, а не Петя Баглай!
- И он не раскрывал... Парашют он не раскрывал?.. - спрашиваю сдавленным голосом.
- А как ему раскрывать? Вмятина вон какая на стабилизаторе! Падал он у тебя, брат, мертвым. Убил радиста!.. - отвечает перешедший на.левую сторону машины стрелок Алексей Кузнецов.
- Так говорить нельзя, - заступается за меня Монаев. - Пока створки верхнего люка нашей кабины будут валяться в чехлах на стоянке, нас всех по одному будет вырывать. Вырывает на вводе в пикирование, сам знаешь как. Отрицательная, будь она неладна, перегрузка! Но теперь говори не говори, а Баглая нет...
- А вообще-то странно... Я ночью на улицу выходил и дневальным его видел. Как он попал на полеты?.. - спрашивает у меня стрелок-радист Умнов.
Я молчу. Я просто ни о чем сейчас не могу говорить.
- Видите ли, на Баглае свет клином сошелся! Спать нужно было в это время человеку, а его на полеты... Когда нарушается написанное кровью "Наставление по производству полетов", получается гроб с музыкой! Но что теперь после драки кулаками махать - поздно! - с возмущением выпаливает Монаев.
- Поздно... - говорит Саша Пронин. - Но все же отчего это случилось: не удержался Баглай или так устал на дежурстве, что он уснул в полете?
- Кто теперь узнает, Саша! Теперь у него не спросишь, - говорит Ермолаев.
14 декабря - похороны Баглая. Мы не знаем, где и кто хоронит наших однополчан, погибающих в боевой обстановке. А многие даже и не имеют могил, но память о них живет в наших сердцах. Сегодня летчики, штурманы, стрелки-радисты, техники, весь 135-й гвардейский полк с болью в душе хоронит разведчика-радиста Петра Васильевича Баглая.
Родился Петр в Барнауле. Там живут его старенькая мать и старшая сестра. Они еще не знают, что сегодня на литовской земле будет похоронен их сын и брат...
"Почему так больно мне? Почему так получилось? Я старался, чтобы со мной вы оба прошли войну... А вы оба погибли..." Я хожу сам не свой по аэродрому, вижу, как живых, Петьку и Симку и думаю, думаю...
- Вы, ребята, идите и хороните его. Я не пойду. Не могу... Я не видел своего умершего отца - он вечно живой для меня. Не видел Симку. И Петьку не буду смотреть. Пусть и он остается для меня живым...
Я стою у КП, подняв воротник куртки, прислонившись к сосне. Не могу удержаться - плачу. Смотрю на опушку леса, подступившую к краю аэродрома Мокштово. Там похоронены авиаторы... Сегодня в последний путь ушел туда наш Баглай...
Слышу короткие речи Кантора, Топоркова, Мальцева. Сухо треснули залпы из винтовок. Опускают...
Так совпало: сегодня, в день гибели Баглая, я пишу об этом. Так совпало. Петя, боевой мой товарищ! Как нелепо это получилось! Я пишу и не могу сдержать слезы...
Эх, как было бы хорошо, если бы ты жил сейчас в Барнауле! Эх, Петя, Петя... Ты как живой стоишь передо мной. На твоих армейских брюках нашиты пятиугольные латы, ты подпоясан солдатским ремнем... Большие кирзовые сапоги... На груди ордена и значок гвардейца... Застенчивый. Сероглазый... Русая голова... А вот мы с тобой в самолете Пе-2...
- Командир, связь установлена, можно выруливать!
- Хорошо, Петя, выруливаю.
- Командир, бьют зенитки!
- Вижу, Петя, пусть бьют.
- Командир, с правого мотора пошло хлопьями масло!
- Понял, Петя, смотри за ним. Сашок, спроси у Петра, хорошо ли у него кислород подается?
- Кислород подается нормально!
Нет, фронтовики не умирают!..
Над Восточной Пруссией
18 декабря - боевая работа. Чуть начало сереть небо, а летчики уже позавтракали и прибыли на аэродром. Сегодня тридцать пять градусов мороза. Всё вокруг сотрясает мощный гул. Это техники прогревают моторы. В землянку летного состава вошел Топорков и громко распорядился:
- Экипаж Бондаренко - на КП!
Мы с Шопеном идем на вызов. На КП Топорков пристально смотрит мне в глаза и сообщает:
- Ставлю твоему экипажу задание сразу на пять дней.
