class="p1">Еще я хотел бы спросить, сожалеет ли она о чем-либо из тех времен, когда люди ее мужа расстреливали албанцев без суда и следствия.
– У Неджмие, как и у ее мужа, руки в крови тысяч людей. Она никогда ни у кого не просила прощения. Всегда повторяла: были ошибки, перегибы, нам не обо всем докладывали. Черт подери! Я помню Албанию моего детства. Каждый ребенок знал, что здесь творится, а она – нет?! Моя мать пекла хлеб из крапивы, потому что больше есть было нечего, – негодует Линдита.
Вдова диктатора живет в бывшем инкубатории для цыплят, переделанном в жилой дом. Соседи называют ее “Пожилая женщина” или просто “Неджмие”. Но с ней почти не общаются. Так совпало, что через стенку от Неджмие живет семья, которая во время ее правления попала в лагерь.
Мы сворачиваем в грязную улочку без названия, проходим мимо втиснувшихся сюда автомобилей, мимо калитки, над которой вьется виноград, мимо окруженного живой изгородью садика, куда кто-то трудолюбиво приносит доски и складывает из них маленький костер, и наконец заходим в просторный высокий коридор.
В коридоре сохнет одеяло – одеяло Неджмие Ходжи;
у дверей стоят женские ботинки – ботинки Неджмие Ходжи;
рядом с ботинками стоит сушилка – сушилка Неджмие Ходжи; на ней сохнут наволочки – наволочки Неджмие Ходжи для подушек Неджмие Ходжи.
По выставленному в коридор старью я вижу, что бывшая жена диктатора живет скромно и склонна копить ненужный хлам.
Мы останавливаемся у двери. Динь-динь.
Дверь открывает женщина лет шестидесяти (позже нам скажут, что это ее дочь Пранвера). Линдита вежливо объясняет, кто мы такие. Пранвера слушает и кивает. За эти десять секунд я пытаюсь сканировать квартиру, но мне виден только большой книжный шкаф с книгами. Все остальное скрывает занавеска, которые люди иногда вешают, чтобы по квартире не летали мухи.
Вдруг за этой занавеской я замечаю силуэт пожилой женщины. Седые, стянутые в узел волосы. Юбка словно прямиком из института благородных девиц. Кофта. Я не вижу только ее глаза, зато вижу толстую оправу очков.
Да, это она. Неджмие Ходжа. Жена Энвера, последняя сталинистка Европы и всего мира. Женщина, причастная к смерти тысяч людей.
Она стоит и смотрит на меня.
Я смотрю на нее.
Все длится мгновение, но от этого мне не по себе.
И тут ее дочь Пранвера вежливо, но решительно отказывает нам в доступе к матери.
10
Я не готовил для Ходжи изысканных блюд, да он этого и не ждал. Конечно, он любил хорошо поесть, но при этом они с Неджмие были довольно скупы: каждый пузырек с лекарством вертели в руках по пять раз прежде, чем съесть таблетку, хотя деньги на их содержание выделяли государственные. Впрочем Неджмие питалась в основном морковью – у нее был больной желчный пузырь и так ей посоветовали врачи.
Ходжа и его семья ели типично албанские блюда, знакомые всем в нашей стране. Если что-то и отличало их дом, так это возможность нанять хороших поваров со своим неповторимым стилем. В чем заключался мой стиль? Я любил экспериментировать с приправами. Приправы для блюда – это как макияж для женщины: они могут выявить вкусы, о существовании которых никто и не подозревал.
Еще у меня был талант декоратора. Вместо того чтобы просто порезать яблоко на кусочки, я по-особому надрезал кожуру, из косточек делал глаза и подавал Ходже яблоко в виде птицы. На день рождения одного из его сыновей я подал на стол жареного поросенка со шляпой на голове и зажженной сигаретой во рту. Ходжа радовался таким мелочам. Того поросенка вся семья вспоминала еще много лет.
Фантазия мне особенно пригодилась, когда Ходжа рассорился с китайцами, после чего в последние годы его правления Албания пребывала в полной изоляции. Тогда даже нам иногда не хватало мяса или молока. Для повара это настоящий кошмар. Но я ни разу не сказал, что мне что-то не удастся или что приготовить какое-то блюдо не получится. Я счел бы это личным поражением. Если какого-то ингредиента не было, я старался заменить его другим.
Например, однажды мы поехали в горы и по дороге выяснилось, что охранники забыли взять приготовленные загодя десерты. Что делать? Возвращаться? Нельзя. Сказать, что десертов не будет? Все разозлятся!
Тогда я взял яблоки, часть взбил с медом в блендере, а часть запек. Из запеченных яблок вынул сердцевину и влил туда яблочно-медовый мусс. Ходжа был в восторге. “Откуда у тебя такой рецепт?” – спросил он. А я ответил ему: “Нет никакого рецепта. Мне просто нужно было что-то приготовить”.
Точно так же я справлялся с дефицитом. Как-то раз Ходжа вызвал меня и сказал: “Когда я учился во Франции, я пробовал там изумительный салат из запеченных каштанов. Приготовь мне его”. Один из его ассистентов принес мне поваренную книгу из библиотеки Ходжи, очень красивую; должно быть, он интересовался кулинарией, раз купил ее.
Десерт, приготовленный бывшим поваром Энвера Ходжи
И вот мы заказали каштаны. Но как частенько случалось при коммунизме, кто-то не уследил и прошло несколько месяцев, прежде чем каштаны оказались на нашем складе, и на них уже появилась плесень. Что делать? Сказать Ходже, что каштаны заплесневели по недосмотру какого-то идиота? Намекнуть, что они не растут в нашей стране – хотя могли бы, – потому что никому до сих пор не пришло в голову их посадить?
Ни за что. Были я и Ходжа. Для него я, и только я отвечал за еду на столе. Его не интересовало, что случилось с каштанами, – его интересовало только то, почему он заказал салат с запеченными каштанами и не получил его.
И вот я запек эти заплесневелые каштаны, очистил их от скорлупы и… выбросил. Подай я их ему на стол, он наверняка бы решил, что я хочу его отравить. Тогда я заменил каштаны лесными орехами. Очистил их, расколол пополам, добавил оливковое масло, сварил с молоком, украсил розами. Не помню точно тот рецепт, но я все сделал по нему.
Ходжа так и не спросил про каштаны. Может, салат с орехами настолько ему понравился, что о каштанах он забыл? А может, он сам уже понимал, что в его стране даже для вождя найдется не все. Думаю, его это злило, но уж как было, так было.
В другой раз он вспомнил, что во Франции ел виноград без косточек. Может, там он его и ел, но в Албании такие сорта винограда
