не растут, по крайней мере, ни в одном проверенном хозяйстве. Что я сделал? А что мне оставалось делать… Сидел и выковыривал косточку за косточкой.
11
Энвер Ходжа умер в 1985 году. Через несколько лет до Албании долетел ветер демократических перемен из Польши и Германии. Но пока поляки выбирали первое некоммунистическое правительство, а немцы ломали Берлинскую стену, преемник Ходжи Рамиз Алия втолковывал албанцам, что жизнь в тех странах стала гораздо хуже. Албанское телевидение показывало лживые кадры с поляками, немцами и венграми, умирающими на улицах от голода.
– А умирали-то мы, – горько усмехается Йован.
Тем не менее весной 1991 года в Албании тоже прошли первые демократические выборы.
Иован не забыл, что поклялся отыскать могилу отца. Вскоре после выборов он подал в Министерство внутренних дел прошение рассекретить сведения о процессе над инженером Пляку и попросил указать место его захоронения. Думал, уж теперь-то, в новые времена, проблем не возникнет.
Сначала он долго не получал ответа.
– Я ходил в министерство, спрашивал, поторапливал, – вспоминает он. – Наконец получил официальное письмо, снабженное десятком печатей: “Документы, касающиеся вашего отца, были уничтожены”.
Но Иован не собирался сдаваться. Раз официально все узнать не получилось, он решил пустить в ход козыри: свое обаяние и деньги. Деньги у него имелись, потому что в начале девяностых он основал строительную фирму, получившую несколько крупных заказов в Тиране.
И случилось чудо. Спустя несколько месяцев нашлись сорок томов личного дела и больше десяти магнитофонных записей процесса. Иован, уже взрослый мужчина, включил магнитофон и впервые в жизни услышал голос отца. “Я невиновен”, – говорил с пленки инженер Кочо Пляку.
12
Работа с Энвером приносила мне удовольствие, и благодаря ей я очень многому научился. Но я постоянно боялся. Весь персонал боялся, что однажды Энвер встанет не с той ноги и велит отправить нас в лагерь или убить. Не боялись, может быть, только медсестра Костандина и начальник охраны Сулё – они были необходимы Ходже. Но остальные? Таких поваров, как я, сотни. Любому из нас можно было в два счета найти замену.
Первая повариха Ходжи покончила с собой. Я так и не узнал почему. Потом пропал один из поваров, которого взяли незадолго до меня. Не знаю, что с ним случилось, просто однажды утром он не пришел на работу, и лучше было не спрашивать, куда он подевался.
А я хотел жить.
Я долго думал, что мне сделать, чтобы выйти из кухни Энвера Ходжи целым и невредимым. И придумал.
Я уже знал, что умею поднять ему настроение, – достаточно приготовить что-нибудь из Гирокастры или десерт. Только вот готовил я по поваренным книгам, а надо было готовить в точности, как готовила мать Ходжи в его детстве. Ее уже не было в живых, и я знал, что Ходжа очень по ней тоскует.
Я должен был ее заменить.
Именно в этом заключался мой план, хотя знаю, что это звучит довольно дерзко: я заменю ему мать, и тогда он не сможет меня убить.
Легко сказать, правда? Но как это сделать? Не мог же я спросить Ходжу: “Товарищ Энвер, дайте мне парочку кулинарных советов, чтобы я мог готовить точно, как ваша мать?”
К счастью, с Энвером жила его сестра Сано. Они росли вместе в одном доме. Мать с детства приучала дочь к готовке, а к тому же у Сано было доброе сердце, и она очень любила своего брата. Я пошел к ней и сказал:
– Товарищ, я хочу готовить так, чтобы товарищу Энверу по-настоящему нравилось. Я подумал, что вы могли бы мне в этом помочь.
И я рассказал, что задумал, разумеется, напирая на счастье Энвера, а не на мой страх за свою жизнь.
Сано с радостью согласилась.
13
Фамилии, которые Иован вычитал в деле отца, он потом искал в телефонной книге. Звонил, договаривался.
– Это было страшно, – говорит он, когда от нашей рыбы остаются одни косточки. – Пока я ел лягушек, у них было много денег и хорошая еда. Но я стискивал зубы и продолжал разговор. Если они соглашались, я пил с ними ра-кию. Выпив, они начинали рассказывать, как убивали людей. Шутили об этом. У меня не раз возникало желание встать и заорать, но приходилось держать себя в руках. Я хотел найти могилу отца, а мой крик бы мне в этом не помог. И вот я пил с ними, слушал и старался запомнить как можно больше.
Через несколько лет Иовану удалось заполучить акт расстрела Кочо Пляку.
– На нем стояли четыре подписи. Первая принадлежала следователю: он подписал акт заочно, поэтому общаться с ним смысла не было. Двух подписавшихся агентов уже не было в живых. Зато был жив третий – тот, кто выстрелил моему отцу в затылок.
Несколько недель Йован собирался с силами, чтобы ему позвонить.
Сначала он поехал к дому бывшего агента. Наблюдал из окна машины за сухоньким старичком, который каждый день в сером костюме наведывался в местное кафе. Наконец взял в руки телефон, готовый к тому, что мужчина пошлет его ко всем чертям, но тот вдруг согласился на встречу.
Йован пришел заранее. От нервов выкурил полпачки сигарет. А вот старичок в сером костюме сохранял невозмутимость.
– Мы поболтали о всякой ерунде типа спорта и политики, и наконец я перешел к делу. Спросил: “Где вы убили моего отца? Я хочу найти его останки и захоронить их”.
Старичок вел себя очень вежливо. Сказал, что, конечно, помнит инженера Пляку, но не помнит, где его застрелил: “Мы много где работали”. Йован пытался на него надавить, но тот беспомощно разводил руками. А под конец, словно желая подбодрить Йована, добавил: “Господин Йован, все мы жертвы этой страшной системы”.
– И вот тут мне нестерпимо захотелось дать ему в морду, – говорит Йован. – Он? Жертва? Сука, жертва чего? У меня было такое чувство, будто он влепил мне пощечину.
– И что? – допытываюсь я.
– Ничего. Все длилось секунду. Я не хочу никому мстить. Я просто хочу найти могилу отца.
И Йован пожал руку мужчине, который выстрелил его отцу в затылок, и продолжил поиски.
Место, где убили его отца, он не нашел до сих пор.
14
Сано научила меня готовить шапкат, кюфте, гахи — блюда из Гирокастры. Она показывала, сколько муки, сколько соли, сколько приправ добавила бы их мать. Еще она научила меня делать трахану — турецкий суп. Его Ходжа очень любил есть на завтрак, с помидорами и луком, охотнее всего в дождливые зимние дни.
При случае Сано
