Верный своим принципам, Дарвин, конечно бы, продолжал не спешить в изучении и разработке этой сложной проблемы. Но понимал, что медлить нельзя. Уходили годы, здоровье становилось все хуже. А весь мир ждал ответа на эти вопросы именно от него - создателя дарвинизма. Применима ли его теория и к человеку? И какие выводы при этом из нее следуют: может, в самом деле и в человеческом обществе господствует борьба всех против всех, беспощадная конкуренция? Так уверяли теперь даже некоторые философы, ссылаясь на его труды.
В этих вопросах путались, отступали назад, к идеализму, к поповщине, даже те, кого все считали его учениками и ближайшими последователями и чьи взгляды по другим вопросам были действительно очень близки Дарвину. Уоллес публиковал статьи, в которых якобы с позиций дарвинизма весьма путано пытался доказать, будто, хотя человек физически и развился из среды животных путем естественного отбора, душа его, психика могли возникнуть только под воздействием некой божественной «Разумной Силы». («Я был ужасно разочарован в отношении человека; мне это кажется невероятно странным... И если бы я не знал обратного, я готов был бы поклясться, что это вписано какой-то другой рукой».)
«Духовные запросы самых отсталых народов, таких, как жители Австралии или Андаманских островов, очень немногим выше, чем у иных животных», - уверял Уоллес. Читая его книгу, Дарвин на полях против этого места написал: «Нет!!!» - и трижды подчеркнул - яростно, с негодованием, так что, похоже, сломал карандаш.
Дарвин увлеченно работал, вызывая все больше опасений у жены, он от нее уже ничего не скрывал. «Думаю, что получится очень интересно, но мне будет совсем не по душе, - писала она родным, - снова отодвигаем бога подальше...»
Сыновья непочтительно подшучивали над великим ученым, говоря, что он в своем восхищении совершенством живых существ порой начинает расхваливать их языком торговой рекламы, и приводили пример, когда Дарвин написал о личинке усоногого рачка: у нее «имеется шесть пар прекрасно устроенных плавательных ножек, пара великолепных сложных глаз и до крайности сложные щупальца»!
Сумели, насмешники, вычитать. А он-то считал, будто «Происхождение видов» им читать еще рановато. Верный своему принципу уважать критику, от кого бы она ни исходила, Дарвин теперь, опасаясь, что опять увлечется, попросил дочь Генриетту дополнительно потрудиться над рукописью, пообещав ей тридцать фунтов стерлингов из своего авторского гонорара. («Шут возьми, ну и славно ты поработала, настоящую конфетку сделала из моей рукописи!»)
Он назвал второй главный труд своей жизни: «Происхождение человека и половой отбор». Книга вышла в феврале 1871 года. Ее тоже, конечно, раскупили немедленно.
Дарвин последовательно применил свою теорию естественного отбора к истории происхождения и развития человека и еще раз на множестве фактов доказал ее неопровержимость. Как один из представителей животного мира, человек тоже подчинялся законам эволюции, открытым Дарвином. Но поскольку человек был все же существом особым, «животным общественным», как его метко окрестили еще философы Древней Греции, то и процесс отбора происходил в особой форме - прежде всего по моральным качествам, играющим решающую роль для объединения людей в общество.
Лишив человека ореола «божественного происхождения», Дарвин разъярил своих противников. Они принялись уверять, будто он проповедует безнравственность, жестокость, всяческое коварство и подлость. Ведь он же якобы прославляет и воспевает грызню всех против всех.
Следует вспомнить, что английское слово struggle имеет несколько значений. Это не только борьба, схватка, но и напряжение, усилие. Употребляют его и в смысле: состязание, соревнование. Мы и по-русски говорим «борьба за первенство» или «спортивная борьба». Именно поэтому Дарвин, видимо, и выбрал это слово: из-за его многозначности. Но, искажая идеи Дарвина, его противники всегда уверяют, будто речь идет только о борьбе как о беспощадной, кровавой схватке. Одна французская переводчица даже ухитрилась таким образом представить идеи великого натуралиста в специально написанном ею предисловии к его книге! И разумеется, перевела она ее соответственно... («Велика сила упорного искажения чужих мыслей; однако история науки показывает, что, к счастью, действие этой силы непродолжительно».)
Лучшим опровержением этих клеветнических бредней, конечно, служит само существование человечества. Если бы его в самом деле раздирали война всех против всех и центробежные агрессивные инстинкты, оно бы давным-давно перестало существовать. Значит, силы центростремительные, объединяющие людей, гораздо сильнее и крепче. («Правда, некоторые писатели так сильно подавлены огромным количеством страдания в мире, что, учитывая все чувствующие существа, они выражают сомнение в том, чего в мире больше - страдания или счастья и хорош ли этот мир в целом или плох. По моему мнению, счастье, несомненно, преобладает, хотя доказать это было бы очень трудно».)
Зная, каким человеком был Дарвин, даже трудно понять, как это его упрекали в «насаждении грубых, низменных страстей». Эти упреки вообще смехотворны: словно Дарвин был не исследователем, а создателем законов природы! Уж если бы он придумывал их, наверняка бы сделал подобрее...
Дарвин - «певец беспощадности и агрессивности»?! И это о человеке, который говорил: «Животных, которых мы сделали нашими рабами, мы не любим считать равными себе. - Не стремятся ли рабовладельцы доказать, что у негров умственные способности иные, чем у белых? - Животные, с их чувством привязанности, способностью к подражанию, страхом смерти и боли, тоской по умершим, заслуживают уважения»!
Даже в мире животных борьба за существование вовсе не превращается в оголтелую борьбу всех против всех, а включает в себя взаимопомощь, дружбу, самопожертвование. Дарвин приводит тому немало примеров. Многие животные предупреждают друг друга об опасности особыми сигналами. С восхищением рассказывает ученый, как однажды старый вожак бабуинов, рискуя жизнью, спас молодую растерявшуюся обезьянку от стаи гончих.
В человеческом же обществе, как затем убедительно доказывает Дарвин, отбор по моральным качествам становится господствующим.
Отвечая хулителям дарвинизма, К. А. Тимирязев писал:
«Вместо того, чтобы оправдываться, защищаться, приходится задать один вопрос самому обвинителю, - вопрос, сознаюсь, крайне невежливый, в благовоспитанном обществе даже нетерпимый, но, к сожалению, неизбежный почти всегда, когда приходится иметь дело с противниками и обличителями Дарвина, - это вопрос: читали ли вы эту книгу, которую так красноречиво обличаете?.. Потому что если бы читали... вы бы, наконец, знали, что борьба за существование в применении к человеческому роду не значит ненависть и истребление, а, напротив, любовь и сохранение (здесь и далее в этой цитате разрядка Тимирязева. - Авт.).
