учителей. Одаренный живым умом, мальчик быстро постигал тайны различных наук, развивавших его природные способности. Он рос здоровым и веселым, отличаясь добротой, щедростью, храбростью и свободолюбием. К семнадцати годам Станислав в совершенстве владел латынью, немецким и итальянским, бегло изъяснялся по-испански (его гувернер был испанцем) и по-французски, хотя плохо писал на нем. Кроме того, он хорошо разбирался в математике, особенно в механике, сочинял стихи и прозу и с головой погружался в чтение исторических сочинений древнеримских авторов. В восемнадцать лет молодой шляхтич был избран на сейм, где обратил на себя внимание не только других послов, но и короля Яна III Собеского.
Как и дети других высокородных шляхтичей, в 1695 году он отправился пополнять свое образование на Запад. К тому же он самостоятельно поставил перед собой цель изучить жизнь других народов. Сначала юноша появился при дворе императора Священной Римской империи в Вене, затем посетил Испанию, Рим, где имел аудиенцию у папы Иннокентия XII, Флоренцию, Венецию, и, наконец, оказался во Франции. Двор Короля-Солнце покорил молодого путешественника своим величием, научными и культурными достижениями. Благодаря рекомендациям перед Станиславом открывались все двери, а в Версале он довольно близко сошелся с молодым герцогом Бургундским. Только весть о смерти Яна Собеского и письмо отца заставили его через Нидерланды вернуться на родину [136].
Юность закончилась, начиналась полная непредсказуемых поворотов жизнь. В Польше было неспокойно. После смерти Яна Собеского во время кампании по избранию нового монарха Станислав вместе с отцом вначале поддерживали кандидатуру королевича Якуба Собеского. Рафал Лещинский часто повторял, что «лучше вольно жить в опасности, чем в спокойной неволе». За молодого Собеского вначале выступил и примас Польши архиепископ Гнезненский Михал Стефан Радзиевский. Человек огромных амбиций и ненасытной жадности, он вскоре принял сторону принца Конти и стал бесспорным лидером профранцузской партии. В сложившихся обстоятельствах Лещинские признали победу Августа Сильного и подписали его элекцию (избрание). К тому же дядя Станислава хорунжий великий коронный, воевода волынский и русский Ян Станислав Яблоновский с самого начала поддерживал саксонского курфюрста. Михал Радзиевский не хотел признавать нового короля, пока не получил от него значительную денежную сумму и гарантию участия в управлении государством [137].
Нетрудно догадаться, что возвышению молодого Лещинского во многом способствовали его отец и дядя. Еще в 1696 году по воле отца Станислав принял должность старосты Одолановского. В 1697 году оценивший его переход на свою сторону Август II сделал его виночерпием великим коронным, а в 1699 году – воеводой Познани. Произошли перемены и в личной жизни. 10 мая 1698 года в Кракове Станислав вступил в брак с Екатериной (Катаржиной) Опалинской, дочерью старосты и каштеляна Яна Карла Опалинского. В следующем году на свет появилась их первая дочь Анна, которая умерла незамужней в 1717 году, а в июне 1703 года родилась вторая дочь Мария, которой будет суждено стать королевой Франции. Союз молодых супругов основывался как на расчете, так и на взаимной глубокой симпатии. Поэтому долгие годы Станислав был верен жене, не замечая других женщин.
Современные польские историки подчеркивают, что просьба о помощи русского царя на выборах являлась «циничной игрой» Августа Сильного, не собиравшегося выполнять свои обещания и вступать в дальнейшем в тесные отношения с Россией во внешней политике. Жизнь распорядилась иначе. Разочарованный внутренним состоянием дел, честолюбивый Август II решил поправить их войной. Он собирался вернуть Речи Посполитой захваченные шведами балтийские территории – Лифляндию (Инфлянты), а при удачном стечении обстоятельств – и Эстляндию. Это позволило бы королю ввести в Польшу саксонскую армию и, в расчетах, монополизировать свою власть. При этом, как оказалось, сама шляхта воевать не собиралась – по миру в Оливе 1660 года Речь Посполитая официально отказалась от претензий на Лифляндию [138]. Август задумал вступить в войну вместе со своими саксонцами и «подарить» полякам желанные земли, тем самым укрепив свой авторитет.
Как и король Дании Кристиан V, для открытия военных действий он воспользовался смертью шведского короля Карла XI 15 апреля 1697 года. Дания претендовала на союзный Швеции Гольштейн-Готторп и с целью поддержки своих военных операций стала искать союзников в лице Москвы и Дрездена. В ослаблении Швеции был заинтересован и курфюрст Бранденбурга-Пруссии Фридрих III. В Стокгольме в то время серьезно и небезосновательно опасались заключения русско-датско-прусского союза с вероятным вступлением в него польского короля.
Уже в марте 1698 года Август II заключил предварительное соглашение с Кристианом V, а в августе того же года втайне от сейма провел совещание с Петром I в Раве-Русской в пяти милях от Львова, где государи наметили план совместной наступательной войны против Швеции. Впечатления Петра от встречи с Августом в психологическом и ретроспективном ракурсе передал русский историк С. М. Соловьев: «Петр во время трехдневного пребывания в Раве был вполне очарован Августом, как часто молодой, не воспитанный для света человек бывает очарован светскими приемами франта, хотя бы этот франт в умственном и нравственном отношении был бесконечно ниже дикого юноши. Петр любил повеселиться, Август умел повеселить – и тесная дружба была заключена между двумя соседями, дружба, продолжавшаяся до тех пор, пока Петр, сильно выросший в беде, разошелся слишком далеко с Августом, сильно понизившимся в беде. По возвращении в Москву Петр щеголял в кафтане и шпаге Августа, не находил слов для восхваления своего несравненного друга» [139].
Свидание в Раве-Русской не обошлось без недоразумений. Короля Августа сопровождал гетман Яблоновский. Сын гетмана Ян Станислав Яблоновский являлся переводчиком при встрече монархов и оставил ее описание. Ян Станислав рассказывал, что Петр I, одетый во время маневров саксонской армии в забрызганное грязью неприметное серое платье, едва не был зарублен свитой польного гетмана Феликса Потоцкого, когда столкнулся с ней в поле. Царь бежал от них, пока кто-то не узнал его и не крикнул: «Остановитесь – это царь!» Когда, запыхавшись, Петр прибежал к Августу, возле которого стояли отец и сын Яблоновские, он сказал гетману: «Твои ляхи хотили меня порубить!» «Отец мой хотел немедленно произвести следствие и наказать виновных, – писал далее Яблоновский-сын, – но царь остановил его, утверждая, что он первый кого-то ударил, вероятно, он не желал придавать дела огласке. Моего отца царь полюбил чрезмерно и повторял ему несколько раз: “Если бы ты был моим подданным, то я бы уважал тебя и выслушивал, как отца”» [140].
Активность польского короля подстегнуло прибытие в том же году в Саксонию лидера оппозиционного шведам лифляндского дворянства, авантюриста удивительной судьбы и способного дипломата Иоганна Рейнгольда фон Паткуля (1660–1707), который предложил проект создания союза против Швеции. «Легче и выгодней склонить к
