А<лександра> Д<аниловича> Мейна, который разбил жизнь моей матери и которого моя мать до его и своего последнего вздоха — боготворила [388].
А поляки — особ статья, но статья очень сильная.
Обнимаю Вас. А отвечать — не спешите. Сущее тоже не торопится.
МЦ.
Впервые — НП. С. 443-447. СС-7. С. 257–260. Печ. по СС-7.
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
4-го ноября 1933 г.
Милый Вадим Викторович,
Во-первых, очень огорчена Вашей болезнью (хотя не знаю — что*, «маршаковское лечение» звучит загадочно, ибо кроме как режущим его не вижу) [389] и сердечно желаю скорого выздоровления.
Во-вторых спешу сообщить, что ничем кроме рукописи с самого того письма к Вам не занята. Переписываю ее в четвертый раз и очень хотела бы еще и еще вплоть до седьмого, — и долго рассказывать, но метод писания прозы у поэта — всегда поэтический, т. е. стремление к абсолюту каждого слова, и, пока этого нет, полная неудовлетворенность, как бы окружающим ни нравилось. (Тайное знание всех изъянов.)
Другая же причина такой задержки — тема, мстящая за себя: дом у Старого Пимена, всей своей тяжестью севший мне на плечи и даже на* голову, — живу как под горой. Нельзя даром тревожить иных вещей, а вещи, в «Пимене» тревожимые, — страшные.
Решила следующее: вышлю Вам (надеюсь, нынче же, а нет — не позже понедельника, первую часть второй, чтобы сбыть — хоть часть горы. Хорошо, что Вы меня окликнули, иначе бы я никогда не кончила. Я вдруг в один прекрасный день поняла, что «Пимена» вообще нельзя кончить, что дело — в нем, что так в жизни и буду ходить кругом да около — той церкви в том переулочке. Кстати, недавно удостоверила на плане новой Москвы (так и называется) что оба переулка — и мой Трехпрудный и иловайский Старо-Пименовский — целы [390], т е. не переименованы, чему бурно обрадовалась.
Итак, сбыв первую часть второй, к середине недели сбуду и вторую. Мне очень интересно Ваше впечатление.
Пока же всего доброго, желаю поправки и простите за задержку.
МЦ.
<Приписки на полях:>
Живем в совершенном холоде с дымящимися, чадящими и гаснущими печами, всё истратив на терм, у сына сильное малокровие и болезнь печени, нужна диета и лекарства, кроме всего — нечем платить за школу.
P.S. Перечтя письмо, обнаружила карбункул и поняла маршаковское «лечение» (НОЖ).
Впервые — Надеюсь — сговоримся легко. С. 34–36. Печ. по тексту первой публикации.
9 ноября 1933 г.
Vera Bounine Belvedere Grasse
Premier prix Nobel noblesse pers*v*rance f*minine Marina [391]
Впервые в кн.: Саакянц А. Марина Цветаева С. 586. Печ. по тексту первой публикации.
Clamart (Seine)
10-го ноября 1933 г., канун Armistice [392] ( — a y нас, Вера, война никогда не кончилась).
Дорогая Вера,
Это письмо должно быть коротко — Вам их много придется читать [393]. И ответа на него не нужно Вам их много придется писать.
Хочу только, чтобы увидели: Кламар, в котором Вы может быть никогда не были, но всё равно, — любая улица — любой ноябрьский день с дождем — я, которую Вы наверное в лицо не помните — с Муром, которого Вы никогда не видели (4 ч<аса> дня, разбег школьников) — и: — Мама, почему Вы плачете? Или это — дождь? — Дождь, Мур, дождь!
И не знаю — дождь иль слезы
На лице горят моем! [394]
Вера, это были слезы больше чем женского сочувствия: fraternit* [395] на женский лад [396] — восхищения — сострадания (я ведь знаю, как в жизни всё иначе) — глубочайшего удовлетворения — упокоения — и чего-то бесконечно-бо*льшего и совсем несказанного.
Мур шел и показывал мне свой орден «pour le m*rite» [397], я думала о Вашем, и вдруг поняла, что тот каменный медальон, неоткрывающийся, без ничего, кроме самого себя, который я с Вашего первого письма хотела послать Вам, как Ваш, и не посылала только из-за цепочки, мечты о цепочке, так и не сбывшейся — что тот «медальон» вовсе и не медальон, а именно орден, и никакой цепочки не нужно. (Нужна, конечно, потому что в быту орденов не носят, но послать можно — и без.)
Теперь — ждите. Не завтра (Armistice) и не в воскресенье, а в самом начале недели. Голубой — а больше не скажу.
Вашу карточку показывала Е<вгении> И<вановне> [398]. Сказала, что были еще лучше. А больше никому.
Обнимаю Вас.
М
Рукопись нынче сдала.
Впервые — НП. С. 448–449. СС-7. С. 260–261. Печ. по СС-7.
Clamurt (Seine) 10, Rue Lazare Carnot
11-го ноября, Armistice
(a y нас война — никогда не кончилась!..) [399]
Милый Вадим Викторович,
— Вот. —
Остается еще хвост, который не позже четверга.
Про Мура подробно — тогда же. Спасибо за добрый помысел.
Поздравляю с Буниным [400]. (С Верой Муромцевой мы — почти родня: через Иловайских.)
Исписала все чернила.
До свидания!
МЦ.
Хвост — 20 страниц.
<Приписка на обороте:>
Вставку на 11 стр<анице>. (Цитата с глазом Митридата) пришлю с четверговым [401].
I Дедушку пришлось переписать — очень затаскался и выглядел не древностью, а ветошью.
На Пимене потеряла 3 фельетона в Посл<едних> Нов<остях> [402], т. е. 600 фр<анков>, — но двух вещей зараз никогда писать не могла, —
